– Но почему тогда? Почему он не вышел?

– Что-то ждало его снаружи автомобиля. Что-то, от чего он пытался держаться подальше, – она со стуком закрыла окно, глядя на снег, прижатый к стеклу. – Что-то, что заставило его скорее замерзнуть до смерти, чем встретиться с ним лицом к лицу.

Мы перешли к последнему окну, Элли, протянув руку, дотронулась до ржавой щеколды, когда раздался грохот. Где-то вдалеке разбилось стекло, слышались звуки ударов дерева о дерево, кто-то визжал.

Мы резко развернулись и выбежали из комнаты, слушая вопли. Два голоса, мужчины и женщины, женский голос звучал приглушенно. Где-то в особняке кто-то умирал.

Реакция на смерть иногда так же жестока, как и сама смерть. Шок набрасывает бережное онемение на чувства, но живот все еще крутит, кожу щиплет, как будто смерть смотрит на тебя. На секунду ты живешь смертью, и вскоре позорное облегчение охватывает тебя, когда ты понимаешь, что эта смерть – чужая.

С такими мыслями я вслед за Элли свернул за угол, в главный коридор поместья.

Хейден молотил в дверь библиотеки, впечатывая кулаки в дерево с силой, достаточной, чтобы поранить их до крови.

– Чарли! – кричал он снова и снова. – Чарли! – Дверь сотрясалась под его натиском, но не поддавалась. Слезы прочертили дорожки на его лице, тонкой струйкой спускаясь с подбородка на грудь. Деревянное полотно двери, старое и темное, высасывало кровь из его разбитых костяшек.

– Чарли!

Элли и я прибежали прямо перед Розали.

– Хейден! – вскрикнула она.

– Чарли! Там! Она вошла и заперла дверь, потом раздался грохот, и она кричала!

– Почему она?.. – начала Розали, но Элли заставила нас всех замолчать одним взмахом руки.

Тишина.

– Не кричите, – сказала она. Потом мы услышали и другие звуки через дверь, слабые и робкие, как будто переданные издалека по плохой телефонной линии. Звук был такой, словно кто-то что-то пережевывал, крошил кости и разрывал плоть. Я не мог поверить, что я это слышал, но в то же время я вспоминал тела Бориса и Бренда. Внезапно я перехотел открывать дверь. Я хотел бы забить на то, что держало нас в окружении, забить на последствия своих действий. Забыть Чарли, по-прежнему проверять окна и двери, плюнуть на все обязанности, какими бы они ни были.

– Чарли, – сказал я тихо. Она была женщиной миниатюрной, хрупкой, сильной, но чувствительной. Она однажды рассказала мне, сидя у подножия скалы, еще до снегопада, как она любила смотреть на море. Это давало ей чувство безопасности. Это давало ей почувствовать себя частью природы.

Она никогда никому не сделала больно.

– Чарли.

Хейден снова пнул дверь, а я добавил свой вес, плечом толкая старое жесткое дерево, сотрясаясь от боли при каждом ударе. Элли занялась тем же, и вскоре мы занимались этим по очереди. Между ударами все равно слышался шум – пожалуй, он стал даже громче – и наш штурм становился все более неистовым, чтобы перекрыть его.

Если бы дом не был таким старым и дряхлым, мы бы никогда не вломились внутрь. Дверь была, наверное, старше всех нас вместе взятых, но вот дверную раму явно меняли. Мягкая древесина рамы, крашенная под твердые сорта, медленно сгнила во влажной атмосфере дома, и через минуту дверь в ореоле щепок рухнула внутрь холодной библиотеки.

Одно из трех больших окон было разбито. С оконного проема свисали остатки расколоченного стекла и рамы. Холод уже сделал эту комнату своим домом, наложив прекрасный блеск инея на тысячи книг, скрывая их названия из поля зрения, будто хотел спрятать любые истории, что они содержали. Порыв ветра принес снег, который ненадолго завис в воздухе, выбирая место, куда осесть. Снег не таял. Будучи раньше частью дома, теперь эта комната стала улицей.

То же стало с Чарли.

Область вокруг разбитого окна была окрашена красным. Чарли была везде. Части ее тела висели на стекле, словно адские праздничные флаги. Другие частицы ее плоти растопили снег, окрасив его в розовый. Часть ее была узнаваема – волосы, разметавшиеся по мягкой белизне, кулак, сжатый вокруг тающей глыбы льда – другие же части никто никогда не видел, потому что обычно они были спрятаны внутри.

Я наклонился, и меня стошнило. Рвота растопила изморозь на полу, так что я сделал это снова, зайдя в комнату. Мучительный спазм сжал мой желудок, но я наслаждался, видя, как белый блеск исчезает, будто я отмотал время в этой комнате назад. Тогда я опустился на колени и попытался забыть то, что я видел, вытряхнуть это из моей головы, выкинуть из висков. Я почувствовал, что чьи-то руки сомкнулись вокруг моего запястья, чтобы помешать мне избивать самого себя, но я упал вперед и ударился лбом о холодный деревянный пол. Если бы я мог забыть, если я мог бы выкинуть этот образ, возможно, это уже не было бы правдой.

Но был еще запах. И пар, поднимающийся от тела, затуманивающий оставшиеся стекла. Последний вздох Чарли.

– Закрыть дверь! – закричал я. – Забить ее гвоздями. Быстро!

Элли помогала мне выйти из комнаты, а Хейден поднимал выломанную было дверь, пытаясь снова ее закрыть. Розали вернулась из столовой с несколькими расщепленными половицами, ее лицо было бледным, глаза смотрели куда-то туда, куда больше никто не мог заглянуть.

– Поторопитесь! – кричал я. Я чувствовал, как расстояние спрессовывалось вокруг меня, стены отступали, потолок поднимался. Голоса стали медленными и гулкими, движения – неестественными. Мой желудок снова скрутило, но в нем ничего не осталось, что можно было бы исторгнуть наружу. Я был в центре всего, но все это оставляло меня, способность видеть, слышать и чувствовать запахи – все сбежало прочь от моего обморока. А затем я услышал смех, чистый и звонкий, смех Джейн. Всего один раз, но я знал, что это была она.

Что-то мимоходом задело мою щеку, и принесло тепло к лицу. Челюсти щелкнули, голова повернулась в сторону, медленно, но неумолимо. Глаза уловили, как мелькнуло что-то белое, и моя вторая щека погрузилась в тепло, чему я был рад: ведь холод был противником, холод принес снег, а тот принес этих неуловимых существ, которых я видел снаружи. Существ без имени или, возможно, существ с миллионом имен. Или существ с именем, которое я уже знал.

Тепло – это хорошо.

Губы Элли двигались медленно, в голове у меня рокотали волны – как в ракушке. Ее слова принимали форму, складываясь вместе по мере того, как события снова возвращались к привычной скорости.

– Возьми себя в руки, – сказала Элли и снова ударила меня по лицу.

Еще один звук проник в уши. Я не мог сказать, что это, но я знал, откуда он взялся. Остальные испуганно уставились на дверь. Хейден все еще держался обеими руками за ручку, стараясь отодвинуться от дверного проема как можно дальше, не прекращая держать свою ношу.

Цокот когтей. Сопение. Что-то рылось в книгах, шумно обнюхивая давно забытые углы в пыли, оставленной умершими людьми. Медленный регулярный ритм, который равно мог быть и шагами, и сердцебиением. Я понял, что это мое собственное сердце, и другой звук занял его место.