без него? — пробормотала Аня упавшим голосом.

— Да о ком ты? Уж не о Петьке ли?.

Аня повернула к матери залитое слезами лицо.

— Отца арестовали.

Мать отшатнулась от дочери, всплеснула руками и зарыдала:

— Мартынушка!.. Ох, горе горькое…

Аня подперла руками голову и так, согнувшись, долго сидела, глядя мутными от слез глазами в одну точку.

2

Не успела Аня опомниться, как к ней пришли несколько самых надежных товарищей-подпольщиков. Здесь были Стасов, старик художник, комсомолка Сытина, Ермолай Николаевич, бывший помощник Березко по рыбацкой ватаге, Таня и один рабочий-юноша.

— Вот плакала… А зачем плакать? — медленно произнесла Аня. — Может, это и хорошо для сердца, и для нас, женщин, слезы большое облегчение… да сейчас этим не поможешь себе! — закончила она, хотя голос ее все еще дрожал.

— Верно, Анка, плачем горю не поможешь, — заметил Ермолай Николаевич хрипловатым голосом и на мгновение потупил свои большие усталые глаза. — Теперь у нас одно — беспощадная месть врагу!

Собравшиеся долго перебирали все способы и возможности, как помочь Березко, как вырвать его из застенка контрразведки, где томилось уже столько лучших людей города.

Стасов, отпуская подпольщиков, посоветовал им использовать все свои связи, установить наблюдение за зданием контрразведки, хотя плохо верил в успех предпринятой операции.

Оставшись вдвоем со Стасовым, Аня сказала, что должна будет уйти для переговоров с Ковровым, который уже назначил ей день и место встречи.

На другой день, когда солнце уже спустилось за горы, Аня пошла на свидание с партизанами. Ей нужно было выйти из города, пока разрешалось хождение по улицам.

Вечер был тихий и ясный. Жизнь на улицах медленно и печально замирала. Аня посматривала по сторонам, сердце ее сжималось от тревоги, и это состояние томило ее до тех пор, пока не оказалась позади последняя хатенка.

Над морем всходила луна. Она осветила пустынную, безмолвную степь, на кустах заблестели хрусталики росы, кое-где над землей поднимался легкий пар. Ане, очутившейся в этом просторе, сразу стало легче. Перед ней были только море и степь, полные широты и покоя.

Показались мглистые курганы.

— Вот они, каменоломни, — проговорила Аня и прибавила шагу.

Подойдя ближе, она увидела где-то сбоку омытые потоками зеленоватого лунного света высокие деревья, под которыми столпились белеющие домики. Аня подкралась к одному из курганов и прилегла на мокрую от росы траву. Боясь засады, она решила осмотреться и прислушаться.

Ни шороха, ни звука…

Курган, возвышавшийся перед Аней, казался сумрачно-таинственным. Вдруг около него мелькнула согнутая человеческая фигура. Аня замерла, сердце ее часто забилось: перед ней вырос англичанин, он стоял во весь рост, точь-в-точь такой же высокий и худой, как рисуют на плакатах, в большой каске и с винтовкой, вскинутой на руку. Ей даже показалось, что он раскрыл свой черный рот, чтобы заорать на нее.

Послышался тонкий и мягкий свист, похожий на ночной шелест ветра.

Аня вся встрепенулась и чуть было не закричала от радости: то был условный знак. Но ей нужно было дождаться повторного свиста. И через минуту он повторился.

— Ветер! Ветер! — послала Аня ответный пароль и вскочила па ноги.

Человек бросился к ней, и в ту же минуту из-за бугра показались еще несколько человек в английской форме. Они окружили девушку.

— Пришла? — тихо спросил ее первый.

— Пришла, — волнуясь, ответила Аня, разглядывая незнакомца.

— Ну, идите за мной, — сказал он.

Пройдя по лощине, мокрой от росы, они спустились в широкий карьер и двинулись вдоль белого обрыва, минуя какие-то глыбы, похожие на меловые насыпи.

— Греческие каменоломни? — спросила Аня.

— Здесь они начинаются, — сказал высокий.

Вскоре они остановились, и Аня увидела перед собой в белой отвесной стене как бы разрезанного кургана черное отверстие, напоминающее разинутую пасть какого-то чудовища.

В его глубине вспыхнуло пламя. Аня вздрогнула: ей показалось, что голова чудовища задвигалась и пасть выдохнула огонь.

— Сейчас будем спускаться в подземелье, — предупредил ее провожатый, — я вам помогу. — Он взял ее под руку и повел, освещая дорогу карманным фонариком.

Когда они свернули за угол, их встретили двое партизан, несшие высоко над собой пылающие факелы. Всей группой они двинулись по ровной, широкой галерее куда-то вниз. Под ногами похрустывал мелкий известняковый щебень.

Вскоре они пришли в освещенный несколькими керосиновыми лампами тупик. У входа их встретили пять партизан, на них были серые шинели, теплые шапки и перекрещенные ремни, на которых висели патронташи и револьверы.

— Ну вот и хорошо! Горожанка пришла. Пожалуйте к нам сюда, — живо заговорил один из них. — Ты, Аннушка, у нас бой-девушка.

Аня сразу узнала Бардина.

— Аннушка, иди-ка сюда, — сказал Ковров, протянув к ней обе руки, а сам заглядывая в туннель, освещенный факелами, как будто надеялся увидеть там еще кого-то. — Ты что же, одна пришла? — спросил он.

— Да… одна, — не сразу ответила Аня.

— Одна? Ну, присядем, — предложил Ковров.

Аня окинула взглядом стены, увешанные оружием и картами. Между двумя сложенными из камня лежанками висело знамя.

Аня подошла к каменной плите, стоявшей посредине и служившей столом, и, садясь на каменную тумбу, заменявшую скамейку, собралась что-то сказать, но ее перебил вошедший огромного роста партизан в бурке, ласково поглядывавший на нее.

— Я таки побаивался за тебя, дивчина, — сказал он. — Сегодня белые бесятся, то и дело толкутся здесь.

— Вы, наверно, товарищ Колдоба? — спросила Аня, приподнимаясь и глядя на него широко раскрытыми глазами. Она еще не видела его.

— Колдоба. Садись, чего там…

Перед ней был человек, которого она так хотела видеть, тот самый бесстрашный партизан, о котором говорили в городе как о необычайно смелом человеке, уже успевшем несколькими неожиданными вылазками и налетами навести ужас на врагов. И вот, оказывается, это самый обыкновенный человек, у него только острые, проницательные глаза на добродушном лице.

— А что же не пришел отец? — спросил Колдоба.

Аня вздрогнула и закрыла лицо руками.

— Ах, вот что… — горестно протянул Ковров, поняв, что случилось неладное. — Ну, рассказывай.

Аня, всхлипывая и глотая слезы, рассказала обо всем.

Ковров выслушал ее, взглянул на помрачневшие лица своих товарищей, вскочил с тумбы и, заложив руки за спину, под расстегнутую шинель, стал, прихрамывая, ходить от стенки до стенки.

— Черт его побери! Поганый чебурешник! — заговорил председатель штаба Савельев.

Горбылевский, совсем больной, сидевший рядом, перебил его, стукнув кулаком по плите:

— Да, татар купили обещанием сделать Крым татарским государством…

— Вот именно! — подтвердила Аня. — Белые организуют татарские конные полки и бросают их против наших.

Ковров резко повернулся и подошел к столу, как бы желая вмешаться в разговор, но остановился и нахмурил лоб.

— Ну, Анна, отцу твоему поможем, что