— Они, конечно, могли быть знакомы с детства или со школы и встретились в автобусе случайно. Такое я еще допускаю. Бритт до двадцати лет жила в Эслеве. А откуда тот полицейский?

— Из Хальстахаммара, — сказал Мартин Бек. — Как фамилия врача, которого вы зовете Бертилем?

— Перссон.

— А где он живет?

— Гильбакен, двадцать два, в Бандхагене.

Он нерешительно подал ей руку, на всякий случай не сняв перчатки.

— Поблагодарите государство за угощение, — сказала Моника Гранхольм и быстрым шагом направилась к больнице.

XVI

Машина Гюнвальда Ларссона стояла на Тегнергатан перед домом номер сорок. Мартин Бек посмотрел на часы и толкнул входную дверь.

Было двадцать минут четвертого, а это означало, что Гюнвальд Ларссон, который обычно никогда не опаздывал, сидел у госпожи Ассарссон уже двадцать минут. А за это время, наверное, успел выяснить, как жил директор Ассарссон еще с тех пор, как ходил в школу.

Дверь в квартиру открыл пожилой человек в темном костюме и серебристом галстуке. Мартин Бек назвал себя и показал служебное удостоверение. Мужчина протянул ему руку.

— Туре Ассарссон, — сказал он. — Я брат… брат убитого. Заходите, ваш коллега уже пришел.

Он подождал, пока Мартин Бек разделся, и прошел впереди него через высокую двустворчатую дверь в гостиную.

— Марта, дорогая, это комиссар Мартин Бек, — сказал он.

Гостиная была большая и достаточно темная. На низкой желтой кушетке, не менее трех метров длины, сидела худая женщина в черном платье джерси и держала в руках бокал. Она отставила бокал на низкий черный столик с мраморной столешницей, что стоял около кушетки, и протянула руку, грациозно согнув ее в запястье, как бы для поцелуя. Мартин Бек нескладно пожал ее расслабленные пальцы и невыразительно пробормотал:

— Сочувствую вам, госпожа Ассарссон.

С другой стороны мраморного стола стояли три низких розовых кресла, и в одном из них сидел Гюнвальд Ларссон со странным выражением лица. Только потом, когда Мартин Бек на ласковое приглашение госпожи Ассарссон сел также в кресло, он понял, что так угнетало Гюнвальда Ларссона.

Поскольку в таком кресле можно было выпрямиться только горизонтально, а разговаривать лежа было бы смешно, Гюнвальд Ларссон согнулся почти пополам и чувствовал себя очень неудобно. Лицо у него покраснело от натуги, и он зло поглядывал на Мартина Бека между колен, которые торчали перед ним, как две альпийские вершины.

Мартин Бек сперва подогнул ноги на левую сторону, потом на правую, затем скрестил их и хотел спрятать под кресло, но оно оказалось слишком низким. Наконец он согнулся так же пополам, как Гюнвальд Ларссон.

Тем временем вдова опорожнила бокал и протянула его деверю, чтоб он налил ей вновь. Тот пристально посмотрел на нее, затем пошел и взял с бокового столика графин и чистую рюмку.

— Можно вам предложить рюмочку шерри, комиссар? — спросил он.

И не успел Мартин Бек его остановить, как он налил рюмку и поставил ее перед ним на столик.

— Я только что спросил госпожу Ассарссон, не знает ли она, почему ее муж оказался в том автобусе в понедельник вечером, — сказал Гюнвальд Ларссон

— А я ответила то, что уже говорила одному из ваших коллег, что не знаю

— Вы знаете, где ваш муж был вечером? — спросил он.

Она поставила бокал и взяла оранжевую сигарету с золотым мундштуком из зеленой стеклянной шкатулки на столе. Мартин Бек увидел, что она не совсем трезвая.

— Да, знаю, — ответила госпожа Ассарссон. — Он был на собрании Мы пообедали в шесть, потом он оделся и где-то около семи ушел

Ассарссон посмотрел на невестку и продолжил за нее, так как она молчала:

— Это был такой товарищеский союз. Они называли себя «верблюдами». Союз состоял из девяти членов, которые поддерживали знакомство между собой с тех пор, как учились в морской кадетской школе. Они обычно собирались у директора Шёберга на Нарвавеген.

— Это был идейный союз, — сказала вдова. — Они занимались благотворительностью.

Мартин Бек почувствовал, что Гюнвальд Ларссон смотрит на него, и спросил:

— Вы знаете, когда директор Ассарссон покинул Нарвавеген?

— Да, я не могла спать и около двух часов пошла выпить рюмку на сон. Тогда я увидела, что Эсты нет дома, и позвонила Винту — мы так прозвали директора Шёберга. Он сказал, что Эста ушел от него в половине одиннадцатого.

Она замолчала и погасила сигарету.

— Как вы полагаете, фру Ассарссон, куда мог ехать ваш муж автобусом сорок седьмого маршрута? — спросил Мартин Бек.

Ассарссон бросил на него встревоженный взгляд.

— Как обычно, ехал куда-то по делам. Он был очень энергичный и отдавал своей фирме много времени… то есть Туре также совладелец фирмы… Могло быть, что какое-то дело он проворачивал и ночью.

Она как будто не знала, что говорить дальше и, подняв пустой бокал, стала крутить его пальцами. Гюнвальд Ларссон что-то записывал.

— У вас есть дети, госпожа Ассарссон? — спросил Мартин Бек.

Госпожа Ассарссон поставила бокал перед деверем, чтобы тот налил ей, но он, не глядя на невестку, отставил рюмку. Она сверкнула на него глазами, еле поднялась и стряхнула с платья пепел.

— Нет, комиссар Бек, нет. К сожалению, мой муж не мог подарить мне ребенка.

Минуту она невидящим взглядом смотрела куда-то мимо Мартина Бека. Потом несколько раз медленно хлопнула глазами и перевела взгляд на него.

Гюнвальд Ларссон продолжал писать. Мартин Бек вытянул шею и заглянул в его бумажку. Она была, вся изрисована верблюдами.

— Извините, комиссар Бек и Ларссон, но я должна уйти, — сказала госпожа Ассарссон и неуверенным шагом направилась к двери.

Гюнвальд Ларссон спрятал ручку и бумажку с верблюдами и выбрался из кресла.

— С кем он спал? — спросил он, не глядя на Туре Ассарссона.

Тот испуганно посмотрел на закрытую дверь и ответил:

— С Эйвор Ульссон, секретаршей нашей конторы.

XVII

Как и ожидалось, вечерние газеты раскопали историю со Шверином и подали ее в больших репортажах, нашпиговав ее разными подробностями и саркастическими замечаниями в адрес полиции.

«Следствие уже застопорилось. Полиция проворонила единственного важного свидетеля. Полиция лгала прессе и общественности прямо в глаза».

«Если пресса и Великий Детектив Общественность не будут иметь точной информации, как полиция может надеяться на их помощь?»

Газеты забыли только вспомнить, что Шверин умер, — наверное, потому, что очень спешили.

Колльберг пришел на Кунгсхольмсгатан около четырех часов после обеда. На волосах и на бровях у него намерзли кусочки льда. Он с умным видом бросил на стол пачку газет.

— Если б мы имели столько информаторов, сколько писак, убийца давно был бы пойман, — сказал он.

В главном штабе следственной группы