Она дышала медленно и ровно. Так неслышно, что казалось совсем перестала дышать. Нежные отзвуки множества колокольчиков. Дыхание ветра. Не имеющая тела постепенно возвращалась обратно в мир людей. Переживание вечности и глубины постепенно растворялось, покачиваясь из стороны в сторону, как на морских волнах. Гуру уже давно закончил передачу. Ринчен и Габэ покинули свои места, оставив их двоих недвижимых возле догорающих углей. Ночь близилась к завершению. Харша не заметила, как просидела, не двигаясь все это время в своем истинном обличие, когда она забыла контролировать свой ум, удерживая в воображении иллюзорное женское тело в черной кружевной юбке и узком жакете. Когда растворилась в бесконечности?

Лама Чова повернул голову, словно услышав кого-то. Сквозь марево ночи из темноты к костру шагнула молодая тибетка. Ее волосы были убраны в пучок. Поверх национального платья накинута шаль. Руки и ноги в браслетах, каких обычно не одевают тибетки. Как сквозь сон Харша наблюдала за ней. Она принесла дров. Молча подкинув их к углям, она села почти вплотную к ламе Чова. Он смотрел на нее как-то странно, краем глаза косясь. Тибетка сидела как призрак. Мир Харши обрел наконец свою плотность, и она поймала себя, как пялится во все глаза на женщину, пытаясь не упустить ни одного ее движения, не в силах распознать сон это или нет. Тибетка будто поняла ее помыслы, взглянув на нее долго, тягуче, кивнув медленно с таинственной улыбкой на маленьких пухлых губах. Гуру Чова не обращал на Харшу внимания. Он в пол оборота шептал незнакомке:

– Не может быть. Мы так старались. Неужели ничего нельзя сделать?

Последовала долгая пауза, но речи девушки Харша не слышала и губы ее не двигались. Старик словно говорил сам с собой.

– Я хотел даровать ей Великую печать107, но что же теперь будет? Я могу не успеть. – И снова долгая пауза. Харша ради приличия смотрела в костер, а сквозь него на сложенные в полулотосе ноги незнакомки. Она не хотела упустить момент, когда та уйдет, чтобы проследить. Зачарованная не замечала ничего вокруг.

– Хорошо, как скажешь, матушка. («Матушка?» – воскликнул внутренний голос нагини), я дам ей все что смогу, все что знаю, а там жизнь в ее руках. Пусть свершится все что должно. Ведь даже сам великий Маудгальяна108 не смог перехитрить судьбу. Но ты, – тут он повернулся к девушке, встав на колени, – утешь страдания Тибета, прошу тебя, – и он упал лицом в землю, чуть касаясь ее ног кончиками пальцев. – Утешь страдания всех существ. Если бы я мог хоть что-то сделать. Если бы я мог… Какое огромное море страданий… Почему я не могу попасть в ад вместо них… Почему… – Он отнял лицо от земли и по глубоким морщинам его текли слезы.

Девушка в ответ улыбнулась то ли печально, то ли радостно. Харша уже где-то видела такую улыбку. Силилась вспомнить. Незнакомка положила руку мягкой ладошкой на косматую голову старика, утешая. Он снова пал ниц, а она с любовью гладила его по голове. Нагини пыталась не сводить с нее глаз. Чудилось, что вот-вот и должно произойти нечто важное, чего нельзя пропустить. Предчувствие свербело в сердце. Небо на горизонте начинало светлеть. Приближался восход. Ночь словно обозлилась на прощанье и резко похолодало. Старик и девушка не двигались. Это длилось так долго, что Харша решила, что видит лишь трюк, магическую иллюзию. Она зевнула и потерла глаза. Йогин сидел со спиной прямой как палка, в позе для медитации перед костром. Взгляд его полуприкрытых глаз был обращен перед собой и в никуда. Харша снова потерла глаза. Девушка исчезла, испарилась в ночном сновидении. Гуру Чова открыл глаза шире и недовольно произнес:

– Иди уже спи. Чего сидишь здесь всю ночь? Хорошо бы медитировала, а то просто дремлешь и бездельничаешь как обычно.

Харша молча поднялась и поползла к своей палатке. Уже засыпая, она вспомнила этот взгляд. Этот взгляд был у золотой статуи богини в Дхарамсале.

Её окружала кромешная мгла. Левее от небольшого выступа в скале, на котором она сидела, располагалась дверь, в данный момент замурованная от пола до потолка. Харша сама смазывала камни раствором из глины, добытой в безлюдной пустоши, где она находилась так долго, что само понятие времени растворилось. Хотя по людским меркам не очень, около трех лет, но постоянно пребывая в кромешной тьме и тишине, не соблюдая привычные каждодневные ритуалы, начинаешь постепенно забывать о том, что у времени есть свои рамки, о том, что оно вообще существует и для кого-то что-то значит. Раз в неделю, снаружи раздавались три осторожные удара обломком дощечки о красноватый камень скалистых уступов. Через какое-то время, она поднималась и выдвинув самый нижний не закрепленный камень, затягивала внутрь пакет с цампой и ведро воды, выставляя наружу такое же пустое. Человек снаружи брал ведро и незаметно удалялся, а камень задвигался на место. И она садилась обратно, на свернутый кольцами хвост, чтобы продолжить погружаться все глубже и глубже в недра ума.

В те моменты, когда она отвлекалась, что происходили с ней все реже и реже, да и только в то время, когда она ела, отходила ко сну или только просыпалась, с ней случались яркие приступы воспоминаний. Словно всё было наяву.

Вот лама Чова взбирается вверх, а она за ним. Выходят на перевал и взгляду открывается широкая долина, окруженная песочно-бурыми, с красными вкраплениями, холмами и сизыми горами вдалеке. Они идут по дорожке меж круглых разбросанных повсюду серых камней, как ожерельем украшенными желтыми полосами другой породы. На камнях вырезанные символы, мантры, что кажется, все это поле, подпираемое у горизонта гроздьями холмов, заговорено сотнями и тысячами практиков, что были здесь до неё. Их заботливые, иссохшие от старости руки проделывали всю эту работу. Не спеша выдалбливая в камне свои письмена, размешивая пестиком краску, промазывая, прокрашивая их кисточкой. Где-то здесь, вероятно и лама Чова приложил свою руку, как его учитель и его, и его… И ей тоже предстояло внести свою лепту. Так тихо, что кажется – мир остановился, замер. На перевале еще был ветер, а здесь, словно испугавшись нарушить звучание каменных мантр, ветер стихал, и несмотря на то, что долина была открыта по всем направлениям, всегда было тихо. Даже зимой.

Они идут дальше и слева внизу она видит пропасть. Подойдя ближе, можно заметить внизу проблески света, отражающиеся от бликов горной реки. Туда никак не спуститься, только если ты не птица или Церин из рода летающих нагов-драконов. А потому спасеньем кажется мелкий родник правее дороги, неожиданно бьющий прямо из кучи камней. Словно когда-то, некто могущественный был мучим здесь жаждой, и лишь стукнув посохом по скале, обеспечил все грядущие поколения практиков водой. Харша радостно пьет, загребая воду ладонями, а после смачивает свою рану. Может излечится святостью этой воды. Водою будды не смывают скверны…Но суеверная надежда все же живет.