Поля, луга, любезны мне,

Где лета юности отрадны

Провел я в сладкой тишине!

От вас ветр легкий повевает,

Меня на время услаждает,

И с крыл прохладу мне лиет;

Покоит душу утомленну,

И младостию обновленну,

Вторую мне весну дает.

Скажи, Тамиза, что за племя?

Какой веселый юный род,

В забавах провождает время,

К брегам твоих сбираясь вод?

Кто ныне гибкими руками

Плывет играя меж струями?

Кто ловит чижиков силком?

Какая куча молодая

Толпится, обруч погоняя?

Кто забавляется мячом?

Иные в строгом прилежанье

Урок стараются твердишь,

Чтоб скучно время испытанья

По том свободой, наградить;

Другие юноши так смелы,

Что царства малого пределы

Прешед, спешат к странам другим;

Бегут и взгляд назад кидают,

Их даже ветры устрашают,

Страх следует повсюду им.

Надежда льстит их вображенье,

Но обладанье есть не то;

Забыты слезы во мгновенье,

Веселье и печаль ничто.

Как розы, здравием прекрасны,

Их разум жив, глаза их ясны,

В них бодрость радости родит;

Спокойны днем, среди же ночи

Сон крепкий их смыкает очи,

Который утром прочь летит.

О будущей не мысля части,

Играют резво меж собой:

Не знают то, что есть напасти,

Не знают, что есть день другой.

Но только в свет поставят ноги,

Уже их ждут судьбины строги,

Их бледный сонм затмит их дни.

Открой, о Муза! сеть сурову,

Опутать их везде готову;

Скажи, что смертные они.

Один страстей невольник бедный,

Всю жизнь в страданье проведет:

Гнев яростный и ужас бледный,

И стыд подкравшись подползет;

Любовь пожжет его огнями,

И ревность, скрежеща зубами,

В нем будут внутренность терзать:

Яд зависти, и адска злоба;

Отчаянье, восстав из гроба,

Его возникнут поражать.

Иной, гордыней вознесенной,

С высот фортуны полетит;

Ругательств жертвой став презренной,

Хулы всю горечь истощит.

Сей вкусит лести яд коварный,

Увидит взор неблагодарный,

Имеющийся слезам других,

Грызенье кровью обагренно,

Безумство дико, разъяренно,

И весь собор напастей злых.

Внизу, в долине лет глубокой,

В дали скелетов зрится тьма;

Семейство смерти прежестокой

Страшнейшее, чем смерть сама;

Один недуг крутит составы,

Жжет жилы, в нервы льет отравы,

Другой органы жизни рвет;

Полк грозный бедность замыкает,

На душу хлад распространяет,

А старость в след за ним течет.

Стенать нас жребий осуждает,

Равно подвластны мы Судьбе:

И кто о ближнем сострадает,

И кто бывает строг к себе.

На что предузнавать ненастье?

Придет немедленно несчастье,

Блаженство, будет прочь спешить

Исчезнет рай, и вкупе младость;

И где неведенье есть сладость,

Там буйство есть ученым быть.

Перевод П.И. Голенищева-Кутузова

На смерть Ришарда Веста

Вотще является мне светлый вид Авроры,

Вотще сам Феб лиет мне блеск своих лучей;

Вотще мне слышатся согласны птичек хоры,

Вотще зеленую одежду зрю полей!

Другие звуки мне потребны к услажденью,

Других предметов я для глаз моих ищу;

Не вижу способов себе я к облегченью,

Средь радостей весны томлюся и грущу.

Улыбка утрення Природу оживляет

И смертным новый день забавы обещает,

Поля им платят дань обильную свою.

Пернаты жители чрез пение согласно

Любовны жалобы свои твердят всечасно,

А я один в тоске напрасно слезы лью!

Перевод П.И. Голенищева-Кутузова

Элегия, написанная на сельском кладбище

Бьет колокол к вечерне однотонный,

Стекает стадо медленно с холма,

Покинул поле пахарь утомленный —

И двое нас осталось — я и тьма…

Туманный мрак окрестность поглощает,

Торжественным покоем мир объят —

И только жук с жужжаньем пролетает,

Да колокольцы сонные гремят.

И лишь сова из древнего жилища,

Вотще ища управы у луны

На вторгшегося ночью на кладбище,

Посетует средь мертвой тишины.

Стоит окрест безмолвие такое,

Что на душу нисходит благодать,

И о блаженстве вечного покоя

Не устают надгробия шептать.

Здесь вязы кряжисты и тисы древни,

Укрыты дерном холмики земли,

Где в тесных кельях праотцы деревни

Себе навек пристанище нашли.

Ни утреннего ветра дуновенье,

Ни ласточка, вспорхнувшая с гнезда,

Ни петуха заливистое пенье

Их не пробудят больше никогда.

С работы в дом они не возвратятся,

Жена не разожжет для них очаг,

И дети к ним не выбегут ласкаться,

Ища любви в отеческих очах.

Серпу покорно уступала нива,

На пашне плуг пластам повелевал;

Как борозду вели они счастливо!

Как лес под их ударами стенал!

Пусть честолюбье не глядит брезгливо

На скромный жребий и полезный труд,

И пусть гордыня не вершит спесиво

Над ними свой несправедливый суд.

На меч, на древний род и на отличья,

На золото — напрасно уповать!

Достигший королевского величья —

И тот не сможет гроба миновать!

Надменные, не презирайте слепо

Тех, чьи надгробья скромны и малы,

Кому не ставят мраморного склепа,

Где выбиты почившему хвалы.

Иль памятник и амфора резная

Способны нам утрату возместить?

И разве в силах надпись гробовая

Глухое ухо смерти улестить?

Быть может, под плитою сей без славы

Истлело сердце, рвавшееся в бой,

А может, длань, достойная державы

Иль прикасанья к лире золотой.

Но Книга Знаний им не отворила

Накопленных сокровищ тайники,