сведения. До сих пор в Париже и его окрестностях не объявлялись еретики.

– Об этом мне сообщил капеллан замка.

– Выходит, эта женщина исповедовалась ему и сама призналась в отступлении от веры? Что за глупость! С чего бы это ей вздумалось раскрывать душу перед священником, догадываясь, что тот немедленно разгласит тайну исповеди?

– Ничего этого, конечно же, не имело места. Капеллану доложил некий поваренок, в беседе с которым вышеупомянутая особа высказывала еретические суждения о святой вере и о деяниях Христа Спасителя.

– Странно, отчего она пустилась в такие откровения. Я постараюсь это выяснить. Вы узнаете о результатах моей беседы с Ла Ривьером в самое ближайшее время. Я вас больше не держу.

Гастон появился через несколько дней. Он пришел поздно вечером перед закрытием ворот и проник во дворец черным ходом со стороны будущего переулка Сен-Поль. Король был удивлен и обрадован.

– Гастон! Святая пятница, вот и ты! Целую неделю ты пропадал неизвестно где, я не знал, что и подумать.

– Что-нибудь случилось, Карл?

– Он еще спрашивает! Твоей персоной заинтересовалась святая инквизиция.

– Не первая и, думаю, не последняя шлюха, которая ею интересуется, – хмыкнул Гастон и, как ни в чем не бывало, развалился на диване. Потом встал, налил вина из кувшина, вновь уселся и кивком пригласил короля сесть рядом. Тот не выказал ни удивления, ни возмущения, между ними это было не принято.

– А теперь говори, Карл, чего хочет от меня эта потаскуха.

Король все ему рассказал и теперь терпеливо ждал ответа, с улыбкой наблюдая за дном бокала, неторопливо поднимавшимся к потолку. Выпив, Гастон положил другу детства и юности руку на плечо, заглянул в глаза:

– Карл, у тебя есть дама сердца, твоя жена; так отчего бы и мне тоже не обзавестись дамой? Я старею, мне надоело бегать по притонам и ночевать в спальнях у фрейлин. Та, о ком ты сказал, пришлась мне по душе: красивая, умная, не кривляка. Чиста, как алмаз, настоящий самородок, и плевать мне на ее рассуждения о вере. Да ведь я говорил об этом, разве ты забыл? Мы с ней отправились за орлиным камнем; она одна знала, где его найти. Кто же виноват в том, что ей преградили путь семь остолопов?

– К черту мертвецов и Содона с его нытьем! Ты привез этот камень, Гастон?

– Мне не хотелось, чтобы сестре пришлось краснеть за то, что она не сдержала обещания, данного королеве. Конечно, пришлось повозиться, но, к счастью, мы нашли то, что хотели.

– Где же он? Давай скорее сюда! Жанна ждет; вообрази, какой это будет для нее подарок!

– Вот он, мой король! – Гастон расстегнул куртку и достал те самые два камня, уже отшлифованные. Один из них он протянул королю.

– А второй? – вскинул брови Карл.

– Но ведь королева просила только один.

– А как же я?

– Вот тебе раз! Карл, где ты был раньше? Знай я заранее, поговорил бы с камнем по душам, чтобы он полюбил только одного владельца – короля Франции.

– По душам? Что это значит? Клянусь пяткой папы, я не понимаю.

– О, ты услышишь целую повесть об этом чудо-талисмане. Но я вижу, тебе тоже хочется владеть им? – С сожалением поглядев на камень, Гастон тяжело вздохнул: – Не обессудь, приятель, но нам предстоит расстаться. Придется мне рассчитывать только на собственные силы. Мой друг хочет, чтобы ты служил ему, и я подчиняюсь, иначе это была бы не дружба.

И он вложил в руку короля второй камень. Карл был растроган.

– Но ты хотел что-то рассказать о нем.

Гастон коротко поведал ему все, что знал.

– Теперь у тебя не будет осечки, которые порой случались, – со смехом добавил он. – Я поговорил с ним, и он понял меня.

– А как же ты?

– Обойдусь как-нибудь, а возникнет надобность – заявлюсь в гости к отшельнику. Клянусь сандалией святого Фомы, тот огромный булыжник можно сдвинуть еще на пару футов.

– Кто он, этот отшельник? Как он туда попал?

– Замечательный человек, Карл. Воин! Ты бы видел его конюшню! Скажи мне кто-нибудь – не поверил бы. Но это долгий рассказ, а сейчас, похоже, у нас есть о чем поговорить и без этого.

– Разумеется, Гастон! Я хочу знать, где ты пропадал.

– Несколько дней я лечился у одного аптекаря на улице Шап. Я дал ему крошечный изумруд, и он был так рад, словно я вручил ему ключи от города сроком на сутки.

– Каким ветром тебя занесло к аптекарю?

– Стычка с семью монахами не прошла для меня бесследно – пришлось лечить раны.

– Ты защищал свою даму?

– Я не мог позволить обидеть ту, которая нашла чудо-камень для нашей королевы.

– Как же тебе одному удалось расправиться с целым отрядом?

– Нас было четверо, Карл; остальные трое – мои друзья. – И Гастон рассказал, что произошло на старой Орлеанской дороге.

– Этот отшельник – весьма любопытная фигура, – заметил король, делая глоток из бокала. – Как его зовут?

– Рено де Брезе.

– Старый дворянский род, я слышал о нем. Почему он не в армии? Я был бы рад такому воину.

– Ему надоело проливать кровь за королей, которым нет до него никакого дела. Он устал и ушел от людей; теперь он сам себе король.

– Если захочет, пусть приходит, мне нужны умные, испытанные в боях военачальники, а не те, кто умеет лишь бахвалиться древностью своего рода. Я дам ему сотню воинов, и он станет вторым Дюгекленом. С такими людьми мы разобьем Эдуарда, Гастон!

– Не уверен, что он примет твое предложение, но если так, то можешь поздравить себя с удачей.

– У меня мало не только капитанов и маршалов, но и простых воинов. Сам знаешь, им надо платить, а денег нет, казна пуста. Идет война в Нормандии, в Бретани; солдаты ропщут, требуют жалованья, грабят деревни. Да и мало солдат. Их много у моего брата, герцога Бургундского Филиппа, – почти все они немцы, – и он бы рад помочь мне, но им надо платить. Они лихие вояки, Гастон, не боятся ни Бога, ни дьявола, но им нужны командиры и… деньги. Будь у меня полмиллиона, я живо свернул бы шею Карлу Наваррскому и отобрал бы у него все территории в Нормандии и вокруг Парижа. После этого я отправил бы войско в помощь Карлу Блуаскому: уже скоро они сойдутся с графом л’Амори, сыном Монфора. А пока мне приходится довольствоваться тем, что у меня есть.

– Какие вести приходят из Нормандии, Карл?

– Мой зять – чтоб ему не обрести спасение! – вновь начинает собирать войска близ