Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Улыбаясь, она мокрыми глазами глядела на него.
– А матушка Урсула?..
– Ей придется подождать; вот разберемся с монахами, тогда уж отправимся к ней. Однако не раньше, чем кончится война в Нормандии; Карл Наваррский снова собирает войска.
– Но ведь ты не поедешь туда? Ты должен быть при государе.
– Я воин, мое место на боле битвы, а не у трона короля.
– Ты не хочешь отпускать меня… но куда же мне тогда деваться? Возвращаться в замок – прямиком угодить в волчью пасть.
– Ты укроешься в Париже у сапожника, мэтра Бофиса, близ часовни Сент-Авуа. Это всецело преданный нашему делу человек…
– Нашему делу?.. – В глазах Эльзы застыл вопрос. – Что это значит, объяснись.
Гастон размышлял. Сколько, в конце концов, можно скрывать правду? Когда-нибудь она все одно выплывет наружу. Не лучше ли сделать это сейчас, открывшись друзьям?.. Дружба предполагает полное доверие и никаких секретов. И разве выдаст твой друг тайну, которую ты поверил ему от чистого сердца? Тем более своей возлюбленной…
– Помнишь ли ты, Эльза, как готовила отраву по просьбе моей сестры?
– Конечно, я пропитала ею тунику…
– А знаешь ли, кто надел ее?
– Инквизитор, о котором рассказывала графиня…
– Ее надел король Франции Жан Второй. Рубашка предназначена была ему.
Эльза вскрикнула, закусив кулак. Молчал и Рено, пока что не понимая смысла сказанного. И тогда Гастон им все рассказал, закончив:
– Знают об этом всего несколько человек. Вот почему я сказал «нашему делу».
– Таким образом, получается, что я… – Эльза даже замерла при мысли, которую не могла не высказать. – Я убила короля Жана?!
– Его убили мы, патриоты. Его убила растерзанная Франция. Его убил народ, несчастный, униженный, ограбленный. Король Жан взошел на костер и попросил нас поднести факел. Должно быть, он успел прочесть последнюю молитву перед уходом в вечность.
– Но ведь если бы не я…
– Ты спасла Францию! До сих пор продолжалась бы война, и я не уверен, что на троне не сидел бы сейчас Эдуард Третий, король Англии; французы не стали бы, таким образом, его подданными, а Франция не стала бы всего лишь английской провинцией.
Эльза глядела все еще растерянно:
– Получается, графиня мне лгала… не было никакого инквизитора, и она собиралась отравить своего любовника?
– Она убрала с дороги того, кто мешал королевству. Она посадила на трон другого короля. Она дала державе королеву! Она сделала то, чего не смог бы сделать ни один человек на свете.
– Вернее, это сделала ты, девочка, – прибавил Рено, целуя Эльзу в щеку. – Пройдет много лет, люди узнают об этом и станут благословлять тебя в своих молитвах.
– Но я же не знала! Я думала…
– И хорошо, что не знала. Наверное, тогда бы ты не решилась на такой шаг, который изменил историю Франции.
– Выходит, я… – Эльза не договорила и вдруг рассмеялась, сама не зная отчего. Смех, однако, получился неестественным и негромким. Она – отравительница, кто бы мог подумать! Существует, оказывается, группа заговорщиков, задумавшая совершить государственный переворот, и волей-неволей она стала их сообщницей. И она – пусть не собственной рукой и даже вовсе не желая этого – убила короля!.. Да ведь узнай кто об этом… Она прикусила палец: мысли потекли вслух.
– Узнай кто об этом, – услышав, продолжил за нее отшельник, – и всем, в том числе и тебе, не сносить головы. Король лично подпишет приговор, вынужден будет это сделать, ибо, будучи доказанным, убийство должно быть отмщено.
– Таков удел королей, – подтвердил Гастон. – Ты им – корону, они тебе за это – плаху, ибо имело место покушение на миропомазанника. Единственный выход в этой ситуации – исчезнуть. Я не имею оснований утверждать, что инквизиция занялась этим делом – такими вопросами занимается светское судопроизводство, – но что она идет за тобой по пятам как за еретичкой – в этом нет сомнений. И тебя обязательно схватят, к этому подтолкнет сегодняшняя стычка. А потому я спрячу тебя в надежном месте.
– В том самом доме у часовни?
– Ты сможешь выходить оттуда только ночью. Я разыщу Балледа и скажу ему, чтобы его молодцы не трогали тебя.
– Кто это?
– Скоро узнаешь. Может быть даже будет лучше, если ты станешь жить среди них. Тебя не посмеют тронуть: как приемная дочь атамана ты будешь неприкосновенна.
– Я слышал об этой шайке, – произнес Рено. – Неплохие ребята. Перемирие вышвырнуло их за борт, как и многих.
– А ты, Гастон? – Эльза вся замерла. – Что будет с тобой?
– Я? Хм! Спрячусь в покоях короля или под платьем королевы.
– Зачем ты рассказал об этом при мне, Гастон? – неожиданно спросил отшельник.
И получил ответ:
– Между друзьями все должно быть честно, Рено. Я хотел, чтобы знал и ты.
Рено пожал ему руку.
– Хочешь, вернемся? Схватка не прошла для тебя бесследно: повсюду кровь.
– Пустяки. Я загляну к первому же аптекарю.
– Будь осторожен, рыцарь. Содон уже потирает руки, готовясь пытать еретичку.
– Возможно, их придется отрубить, это убьет в нем вожделение.
– Вам надо торопиться, они могут выслать другой отряд.
Они вскочили на коней.
– Прощай, Рено. Мы встретимся.
И оба поскакали в сторону уже видневшихся вдалеке городских ворот.
– Непременно, – проговорил Рено, с грустью глядя вслед удалявшимся всадникам.
Пес, сидя рядом, смотрел туда же не шевелясь…
Подойдя к жилищу, Рено устало опустился на камень и долго сидел так, казалось, не дыша. Неподалеку в соснах отстукивал свою ежедневную мелодию дятел, носились над холмом стрижи, то свечой взмывая ввысь, то падая камнем, а Рено все так же задумчиво глядел вперед на кромку леса, которая терялась вдали средь ярко освещенных солнцем полей и лугов. Пес лежал у ног хозяина, преданно заглядывая ему в глаза.
– Вот и остались мы снова одни, – печально промолвил Рено. – И никому в целом свете мы с тобой, кажется, не нужны. Снова стены, камни, скальный склеп…
Пес умно смотрел, ожидая дальнейших слов.
– Скоро мы умрем, – продолжал свой невеселый монолог отшельник. – Но кто первый? Я стар, а потому, наверное, умру скорее. Как же ты станешь меня хоронить, мой верный друг?
Пес, не отводя взгляда, тихо заскулил.
– И что ты будешь делать один, без меня, в этой пустой пещере?
Пес положил голову на лапы и горестно вздохнул.
– А как быть мне, случись что с тобой? Ведь другого такого друга у меня уже не будет.
Пес поднял глаза и снова опустил. И вновь наступило молчание меж ними, меж зверем и человеком, давно уже понимавшими друг друга. Бино не умел говорить, но он умел