— для стен святой обители. Вскочил с постели, кинулся к окну во двор. Луна прошивала мороз серым светом. На площади перед церковью Архангела Михаила безликие из-за тьмы и расстояния фигуры в чёрных рясах и клобуках, которые здесь вообще на хрен не полагались, стояли в позиции сложного сигила для вызова весьма сильного демона — поднаторевший в оргиях настоятель это сразу понял. Так он и знал, что-то готовится, но только теперь догадался, что всех монахов подменили в ночь, когда он послал неофитов в дозор. Себя не помня от гнева, он кинулся вниз не облачившись, а ведь, возможно, предстояло кое-кого встречать. Может, он не особенно веровал в сие, сам столько раз во время оргий силился заполучить хоть завалящего чёрта, но никто никогда не являлся. Двери настоятельского дома, которые был вправе запирать только он, разумеется, оказались подпёрты снаружи. Он бросился к окнам — все первого этажа забраны деревянным щитами. Возвратившись в покои, принялся изучать сигил, силясь понять, кого им можно вызвать. Проклятые барабаны не умолкали. Он плюнул, перекрестился по привычке, составленной ещё в семинарии, и пошёл спать, положив на голову банную шапку, укрыв поверх подушкой, что несколько заглушило вакханалию.

Без большой надобности лучше больше не покидать окрестности, — отстранённо поклёвывал себя Зодиак, — за чертой с ног сбивает уязвимость. Кроме того, из полезного, он припомнил имена квазифартовых. Отбытие, несмотря на очевидный цейтнот, откладывалось. Один ходил на Пустую улицу, перед тем как им разместиться в санях. Возвратившись, они провели совещание, решив задержаться.

Вдруг из щели между складами протиснулся и оказался перед ними огромный монах в тесной для его комплекции рясе, с усами полицмейстера, форменной шапкой под капюшоном и криво нацепленным женским париком под этой овчиной с засаленным гербом Российской империи.

— Эт-то что здесь?

Мгновенно начав использовать сложившееся положение, в котором инициатива действия оставалась не за ним, Зодиак испытал внутри столь необходимую ему волну радости.

В обеих руках он сжимал по коньковому лезвию, скрывавшемуся в вязи притороченных ремней и пряжек. Вдруг нечто ударило его сзади, вытолкнуло с той, казалось, нерушимой позиции, занятой при помощи мощных столбов под тканью и массами, давившими на них и принуждавшими к равновесию. Рядом появился ещё один странный чернец, апологет многослойной маскировки (рыжий парик, волосы до плеч) с лезвиями, он имел к своей однорядке без ворса куда меньше почтения и затолкал подол в урядницкие брюки, скрывавшиеся в чёрных, словно видимая сторона ночи, сапогах.

— Эт-то что здесь? — выдохнул второй монах, посмотрев на брата во Христе, отчего-то полагая, что он уже разобрался, как будто плохо его знал.

З. вдруг испытал тревогу; новое чувство ответственности не только за себя одного, ранее посещавшее его лишь фрагментарно, вдруг обострилось. Если бы шибко умный условный Пани Моника заорал сейчас нечто вроде «Убивают» или «Жизни лишают», то реноме их всех, ради которого всё и было устроено, пошло прахом, коего уже столько осело на крышах и во дворах Хитровки, он, когда раньше бродил там один, иногда брал его и растирал у носа, пробовал языком, а потом долго гнал от себя дурные мысли.

К-фартовые синхронно потянулись извлечь свои самые опасные из прихваченного сегодня арсенала орудия, и вот тут им уже ничего не требовалось объяснять, сработали неизменные реакции, восстававшие в обоих именно в ответ на такого рода раздражители. Монахи стронулись с места по всей науке, и, когда оба достигли «нарушителей общественного порядка», да ещё, по-видимому, такой глубины и цинизма, что не снилось и разносчику калачей, иногда следящему за благонамеренными господами и записывавшему очевидные координаты их жилищ, то уже не имели под собой какой-либо опоры.

Пани Моника перестал притворяться и бросился развязывать Зодиака, потом каждый перешёл к другому. Со стороны катка раздался слабый свист, на который, однако, оба среагировали чрезвычайно чутко. В зеркальном отражении перестали мордовать, подняли головы, вскочили, переглянулись и потрусили через заснеженное поле туда, где по бровке льда уже выстроилась рота монашек и монахов гренадёрского сложения, чей и без того внушительный рост увеличивали лезвия, накрепко примотанные к сапогам.

— Все хрусты спущу, все хрусты спущу, — надрывно цедил Зодиак всю дорогу.

Оказавшись в тумане, они с облегчением растеклись на сидениях. Квазифартовые грызли им подошвы, Пани Монике уже давно стало некомфортно. Неожиданно началась оттепель. Туман сделался гуще, фигуры в нём сразу приобрели зловещий подтекст, здесь это приравнивалось к оскорблению действием. Шагни глубже, отойди от своих, и попадёшь в мир, где каторжники проносятся на трапециях, сбивая людей ногами в голову, агенты вербуют сторонников и творят обряды в сгустках, на тысячах горизонталей торопливая ебля без чувств, вялые члены вставлены между ляжек. Послышалась капель, с крылец стали стягивать котлы за дужки, жаркие и чёрные, упряжь сырела и набухала во дворах служб, после ледяного дождя дорога блестела, как и площадь; гладь так обманчива. До рассвета ещё далеко, он безусловный раздражитель, палач окружающей среды, источник высокоспециализированных реакций, вдвигаемый по их души слайд, несущий облегчение лишь в краткие мгновения разлива.

— Я все хрусты спущу, — раздался изнутри крик.

Ябритва покрылся испариной, не умея понять, что происходит. Он выскочил наружу, вспрыгнул на облучок, завернул во двор ночлежки к скату подвала. Полтергейст, не вполне знакомый с обыкновениями и кавернами злобы Зодиака, старался ни на кого не смотреть. В один заход их отнесли в узкий каземат с факелами по стенам и арсеналом, ржавым — никто не утруждал себя счищать с него кровь и кожу, в то время как имелось много охочих, разбирающихся и гурманов. Это стоило всех их денег, но, в то же время, такая безысходность, по-иному, кажется, было нельзя. На стенах цвела плесень, стекали капли растопленной факелами наледи, окон не имелось, лишь одна зарешёченная дырка под самым сводом. Полтергейст и Пани Моника лежали на куче в углу, дуя на замёрзшие пальцы. Вскоре он заснул, вытянув ноги, выдвинув ими вперёд пуки соломы.

Опасения подтвердились, их лошадь свели, оглобли саней парили в воздухе, при ближайшем рассмотрении оказалось, что их опёрли на два колодца из тонких сосулек. Когда Полтергейст торопливо сбежал по лестнице и вылетел за угол, то не готовился кого-либо встретить, едва успев отпрянуть. То, что он мельком видел, напоминало муравейник, словно матки, мокрые от дождя, облепили холм со всех сторон; Доротее Виманн это бы напомнило гигантское веретено, которое могло погубить пряху и её мужа, эрцгерцогине Марии Терезии — ком, составленный из товаров, ввозимых в Тироль, дочерям Сэмюэла Пэрриса — того, кто колол их булавкой и не