– Так далеко же, – возразила она, но он уже уснул, и морщины на его лбу полностью разгладились.

Амина перевернулась на спину и уставилась на балдахин. Протянула руку и двумя пальцами взялась за край футболки Джейми, чувствуя, как она поднимается и опускается в ритме его дыхания. Она вообразила, как они едут на машине на северо-запад, мимо Аспена, мимо Титона, по побережью Орегона. Представила себе профиль Джейми на фоне проносящихся за окном пейзажей… и заснула.

Как она могла забыть о том, что Димпл – такая красавица? Неужели за то время, что они не виделись, она похорошела еще больше? На следующее утро Амина неприкрыто разглядывала сестру, поражаясь нереальности ее четко очерченных скул и влажно блестящих глаз, ее коже, сияющей нежностью, словно попка младенца из рекламы подгузников. Она заявила, что ей хочется побыть с Томасом наедине, и приехала раньше остальных, но, добравшись до дома Ипенов, замешкалась, будто не могла собраться с силами, чтобы выйти во двор.

– Он так похудел, – сказала Димпл, глядя на работавших в саду Камалу и Томаса сквозь стеклянную дверь веранды.

– У него совсем нет аппетита из-за лекарств, – объяснила Амина.

– А с этим можно что-нибудь сделать? Ну, вроде постоянной капельницы, например?

– Не думаю.

– А если есть калорийную пищу… Может, ему надо что-то пожирнее?

– Желудок не удерживает.

– Черт! – выругалась Димпл, у нее задрожал подбородок, и она быстро потерла его.

– Хочешь, я пойду вместе с тобой? – предложила Амина, но Димпл покачала головой, помрачнев от волнения, посмотрела на наклонившегося над грядкой Томаса и нервно прикусила палец. – Покуришь на крыше?

– Да. То есть нет. – Димпл резко втянула воздух. – Я всего лишь… По-моему, глубоко в душе я надеялась, что ты преувеличиваешь и на самом деле ему лучше, чем все вы думаете. Просто вы слишком долго со всем этим возитесь и потеряли способность видеть вещи в истинном свете, – заговорила она, быстро проводя пальцем по левому глазу, чтобы не дать предательской слезинке скатиться по щеке. – Высшая, твою мать, степень нарциссизма, да?

– В это сложно поверить, пока не увидишь своими глазами, – пожала плечами Амина.

Томас медленно разогнулся на дрожащих ногах, подождал, пока не встанет Камала и не возьмет его под руку. Димпл отвернулась, часто заморгав, и обвела взглядом мастерскую, горы лампочек, куртку Акила, лежавшую на полу бесформенной кучей.

– Мне надо что-нибудь знать заранее? Может, есть темы, которых стоит избегать?

– Ну да, сама понимаешь: лечение, опухоли, прогнозы врачей… Еда, сон. Акил, хотя о нем, наверное, никогда не следовало говорить… Вот только теперь, если ты вспомнишь о нем, отец много чего тебе расскажет.

– Вроде того, что все, кто возвращается, выглядят как в лучший день своей жизни?

– Ага, а часы мешают их видеть…

– Ого…

Сестры смотрели, как Томас и Камала отходят от кустов томатов и направляются вглубь сада.

– Знаешь, чего я никак не могу понять? – заговорила Димпл. – Как узнать, какой день был самым лучшим в твоей жизни? Ведь все взаимосвязано…

– Димпл, – улыбнулась Амина, слегка толкнув кузину в бок, – так ты к нему пойдешь или нет?

Димпл кивнула, но не сдвинулась с места.

– Он совсем не изменился, – соврала Амина, сомневаясь, не поступает ли жестоко, но после этих слов Димпл благодарно улыбнулась ей, наконец-то открыла дверь и вышла на улицу под солнечные лучи.

Хлопнула дверь, Томас обернулся, и его темное лицо осветилось лучезарной белозубой улыбкой.

– Димплдимплдимпл! – заорал он и раскрыл объятия навстречу бегущей к нему девушке.

– Бред! – орал Чако час спустя, потрясая пальцем в воздухе. – Идиотизм!

– А кто тебя спрашивает? – гаркнул в ответ Томас. – Тебя кто-то спрашивает?!

Вечером приехали остальные родственники. Камала чистила горох с такой скоростью, словно пыталась войти в Книгу рекордов Гиннесса. Томас и Чако в гостиной снова принялись за свое, как будто все прошедшие пять дней только и делали, что готовились к этой встрече и собирали аргументы для спора.

– Это знают даже дети, Томас! Моя собственная дочь возвращается домой, чтобы умолять тебя…

– Я что, прихожу к тебе в дом и кричу на тебя из-за решений, которые ты принял! Нет! Я так не делаю! Почему? Да потому, что это твой дом!

– Эй! – словно встревоженный попугай, заметалась между мужчинами Санджи. – Эй! А ну-ка, потише! Попробуйте поговорить как взрослые люди, а?

– Если бы я так себя вел, то надеялся бы, что ты окажешься настоящим мужиком, придешь ко мне в дом и скажешь мне все в лицо!

– Сядьте! – взмолился Радж. – Давайте мы просто…

– О нет! Пожалуйста, пусть продолжает! Вдруг Чако сможет меня убить своим наполеоновским комплексом!

– Пожалуйста! – заплакала Бала. – Тут же девочки!

Похоже, она выбрала правильную тактику, потому что через некоторое время мужчины отошли друг от друга, ссутулившись и метая уничтожающие взгляды. Томас на дрожащих ногах доковылял до одного из свободных кресел и сел, а Чако попятился в угол и оперся плечом о стену. Санджи, Бала и Радж склонились над светлым участком ковра, где раньше стоял диван. Камала невозмутимо продолжала лущить горох.

– Господи, – дрогнувшим голосом произнесла Димпл, – так вот чем вы тут все это время занимаетесь?! Теперь понятно, почему вы все так дерьмово выглядите!

– Никакого «господи», никакого «дерьма»! – оборвала ее Камала, не поднимая глаз.

– Тебя здесь не было, – мрачно отозвался Чако. – Ты не в курсе.

– Не в курсе чего? Того, что на дядю Томаса можно орать сколько угодно, но он все равно не передумает? Да нет, папа, как раз это мне совершенно ясно! И если вам больше сказать нечего, то лучше просто разъехаться по домам и некоторое время не встречаться!

– Ладно-ладно, – закивала Санджи, – не надо крайностей!

– Нет, девочка права! – согласился Чако. – Если мы не можем быть честны друг с другом, зачем нам вообще сюда приезжать? О чем еще разговаривать?

– Чако-джи, – умоляюще произнес Радж, – давайте сядем и немного успокоимся!

Долгое время все молчали. Радж смотрел на Санджи, Бала – на Димпл, а Амина опустила глаза в пол, борясь с раздражением и одновременно восхищаясь мерным стуком горошин о металлическую миску. Вот и все? Тридцать лет никто и слова поперек друг другу не сказал, а теперь и говорить не о чем?

– Я выхожу замуж! – вдруг выпалила Димпл, и Амина открыла рот от удивления.

– Что? – изменился в лице Чако.

– За Саджива.

– Что? – прошептала Бала, будто боялась, что от звука ее голоса сработает детонатор бомбы, которая разнесет в клочья радужное будущее.