Хилари спустилась вниз в кромешной тьме, но, дойдя до входа в склеп, заметила, что из-под двери пробивается тонкая полоска света. В ужасе и сомнении она приотворила ее и увидела…

…и увидела пустой гроб, стоящий на постаменте в середине погребальной камеры; крышка его лежала рядом, а подле в развязной позе стоял ее отец, Мортимер Уиншоу, и приветливо улыбался.

— Заходи, дорогая дочурка, — произнес он. — Заходи, и все сейчас объяснится.

Едва Хилари сделала шаг внутрь, распахнув дверь во всю ширину, как внезапно услышала над головой жужжание. Вздернув голову с резким вскриком, она успела заметить, что на нее падает объемистый тюк: состоял он — хотя самой Хилари узнать сие так и не довелось — из газет, куда она поставляла свою колонку последние шесть лет. Но, не успев понять, что ее постигло, Хилари оказалась мертва: сокрушенная весомостью собственного мнения, что сшибло ее наземь, лишив чувств точно также, как, лишая сознания, наземь сшибал ее покорных читателей ревущий поток оплаченных с избытком слов.

В Уиншоу-Тауэрс все было спокойно. Ветер начал утихать, дождь перешел в легкий шелест по стеклам. Внутри не раздавалось ни звука, кроме укоризненного поскрипывания ступеней, по которым Майкл подымался на второй этаж, завершив окончательную инспекцию дома.

То ли от обычного утомления, то ли от головокружительного смятения последних часов, Майкл вновь позволил лабиринту коридоров одолеть себя, а потому, войдя, как он полагал, в свою спальню, первым делом увидел крупный и незнакомый предмет мебели — гардероб красного дерева с зеркалом во весь рост, вправленным в открытую дверцу. Спиной к зеркалу стояла Фиби — ее отражение наклонилось, собираясь снять джинсы.

— Что вы делаете в моей комнате? — спросил Майкл, поморгав от удивления.

Фиби вздрогнула и обернулась:

— Это не ваша комната. — Рукой она обвела щетки для волос и косметику, разложенные на туалетном столике. — То есть это ведь не ваши вещи, правда?

— Нет, конечно, — опомнился Майкл. — Простите. Я, кажется, никак не могу привыкнуть к этому дому. Я не хотел вас беспокоить.

— Все в порядке. — Фиби подтянула джинсы и села на кровать. — Наверное, нам все равно пора поговорить.

Дальнейших приглашений ему не потребовалось.

— Я ждал этой возможности весь вечер, — сказал он. — Но она все никак не представлялась.

Фиби, похоже, расценила эту фразу как легкое преуменьшение.

— Я знаю. — Голос ее прозвучал довольно резко. — Массовые убийства почему-то отвлекают, не так ли?

Повисла неловкая пауза — и тут Майкл выпалил:

— Ну а вы что здесь делаете, ради всего святого? Как вы во все это впутались?

— Через Родди, разумеется. Я познакомилась с ним чуть больше года назад: он предложил мне выставить свои работы у него в галерее, и я, как последняя дура, ему поверила, а затем, как еще большая дура, легла с ним в постель. Добившись своего, он выбросил меня, как ненужную тряпку. Но здесь я познакомилась с Мортимером. Не спрашивайте почему, но я ему чем-то понравилась, и он предложил мне эту работу.

— И вы согласились? Почему?

— А как вы думаете? Потому что мне нужны были деньги. И не смотрите на меня так укоризненно: почему вы сами, в конце концов, согласились писать эту книгу? От художественной цельности?

Замечание было справедливым.

— Ничего, если я присяду? — спросил Майкл, показав на свободный участок кровати рядом с нею.

Фиби кивнула. Вид у нее был усталый. Она провела рукой по волосам.

— Как вы вообще жили все это время? — спросила она. — Я ждала ваших новых романов.

— Я больше ничего не сочинял. Пересох.

— Жалко.

— А вы еще пишете?

— Время от времени. Не вижу в этом большого будущего. По крайней мере, пока курятником правят разные родди уиншоу.

— Что ж, завтра утром при такой скорости одним из них станет меньше. — Не желая более распространяться на эту зловещую тему, Майкл прибавил: — Но все равно не следует сдаваться. У вас же хорошо получалось. Это всем было видно.

— Всем? — эхом переспросила Фиби.

— Помните тот раз, — продолжал Майкл, не заметив ее вопроса, — когда я зашел к вам в комнату и увидел картину, над которой вы работали? — Он хмыкнул. — Я еще подумал, что это натюрморт, а на самом деле то был портрет Орфея в подземном царстве или что-то вроде?

— Да, — тихо ответила Фиби. — Помню.

Майкла посетило внезапное вдохновение.

— Можно, я куплю эту картину? Будет очень славно иметь такой… ну, как бы… памятный подарок.

— Боюсь, я ее уничтожила. Еще тогда…

Фиби поднялась с кровати, присела за туалетный столик и начала расчесывать волосы.

— Вы же не хотите сказать, что сделали это из-за меня?

Она не ответила.

— Это же была просто глупая ошибка.

— Некоторые люди легкоранимы, Майкл. — Она обернулась к нему. На ее лице играл румянец. — Я — уже нет. Но тогда я была молода. И не очень уверена в себе. Ладно. Все уже забыто. Все это случилось очень давно.

— Да, но я и понятия не имел… В самом деле.

— Вы прощены, — сказала Фиби, а затем попыталась спасти настроение: — Я сильно изменилась с тех пор?

— Едва ли вообще изменились. Я узнал бы вас где угодно.

Она решила не привлекать его внимания к тому, что на закрытом показе в галерее „Нарцисс“ пару месяцев назад ему это явно не удалось.

— А про Джоан что-нибудь известно?

— Да, я ее видел. Кстати, совсем недавно. Она вышла замуж за Грэма.

— Логично. — Фиби снова пересела к нему на кровать. — И у них все хорошо, не так ли?

— Все прекрасно, да, прекрасно. То есть, когда я видел в последний раз Грэма, он был полумертв, но теперь уже наверняка поправился.

Это потребовало определенных объяснений, поэтому Майкл рассказал все, что знал о документальном фильме Грэма и о неудавшемся покушении Марка.

— Так теперь, значит, и он попался Уиншоу на пути, — задумчиво произнесла Фиби. — Они уже повсюду щупальца раскинули, эта семейка, не находите?

— Еще бы. В том-то вся и суть.

Фиби немного подумала и спросила:

— А вы сами что делали в больнице в новогоднюю ночь?

— Кое-кого навещал. Друга. Она неожиданно заболела.

Фиби заметила, как изменился его голос.

— Друга — вы имеете в виду кого-то вроде подруги?