Алорийский Совет состоялся на исходе лета в Риве и проходилбурно и шумно. На Совете присутствовала масса народа – съехались даже те, когообычно не приглашали, и потому неалорийских монархов с их дражайшими половинамиоказалось больше, нежели собственно алорийцев. Бедняжкам Сенедре и Польгареприходилось ублажать целую стаю щебечущих дам, которые наперебой осыпали ихпоздравлениями, а детишки липли к Гэрану, привлеченные его дружелюбием, азаодно и тем, что озорник недавно обнаружил лазейку, ведущую в кладовую, полнуюсамых настоящих сокровищ. Правды ради надо сказать, что на Совете не так уж иусердно обсуждались дела государства. Но вот осень напомнила о себе налетевшимиштормами, уведомив гостей о том, что пора и честь знать. В этом всегда состоялопреимущество Ривы – как бы ни жаждали гости помешкать, погода всегда напоминалао том, что пора собираться домой.

Постепенно в Риве все стихло. Разумеется, возвращение короляи королевы с кронпринцем ознаменовалось роскошными торжествами, но ведь люди,сколь бы эмоциональны они ни были, просто не в состоянии праздноватьбесконечно. И вот недели эдак через две жизнь вошла в обычную колею.

Гарион теперь почти целыми днями обсуждал с Кейломгосударственные дела. В его отсутствие приняты были многочисленные важныерешения, и хотя король во всем доверял мнению Кейла, ему следовало войти в курсдел – к тому же многие бумаги требовали августейшей резолюции.

Беременность Сенедры развивалась без осложнений. Маленькаякоролева цвела и наливалась, словно яблочко по осени, но нрав ее неуклоннопортился. Впрочем, одно утешало: страсть к экзотическим кушаньям, обуревающаябольшинство дам, пребывающих в интересном положении, не слишком обуревалакоролеву Ривы. Мужская половина человечества уже давно заподозрила, чтогастрономические причуды их беременных жен – не более чем изысканная формаизмывательства над мужьями. Чем причудливее было требуемое лакомство и чемсложнее мужу было добыть его, тем горячее жена уверяла, что просто умрет, еслитотчас же его не отведает. Гарион был почти уверен, что тут крылось нечтобольшее: ведь если муж готов полмира обойти, чтобы принести жене зимой горсткуземляники или же диковинное морское животное, обитающее на другом конце света,то это верный признак того, что жена горячо любима, невзирая на еерасплывающуюся талию. Однако Сенедра лишена была львиной доли удовольствия –ведь стоило ей ошарашить мужа невыполнимой на первый взгляд просьбой, какГарион просто-напросто выходил в соседнюю комнату и, немного поколдовав,создавал желанный деликатес и подносил его супруге – обыкновенно на серебрянойтарелочке. Сенедра раз от разу мрачнела, надувала губки и в конце концовотказалась от своей затеи.

Однажды холодным осенним вечером в гавань вошел маллорейскийкорабль с обледенелыми снастями. Капитан самолично доставил во дворецпергаментный свиток с печатью императора Маллореи Закета. Гарион теплопоблагодарил моряка, гостеприимно предоставил ему пищу и кров в цитадели ипоспешил с письмом в свои покои. Сенедра сидела у камина с шитьем в руках.Гэран и юный волк спали у очага – оба сопели и вздрагивали во сне. Они всегдаспали только вместе. Сенедра уже давно отчаялась разлучить эту парочку, ибо ни однадверь в мире не запирается достаточно надежно с обеих сторон.

– Что это, дорогой? – спросила Сенедра.

– Только что пришло письмо от Закета.

– Да? И что же он пишет?

– Да я еще не читал...

– Открывай скорее, Гарион! Умираю от любопытства. Какдела в Мал-Зэте?

Гарион сломал печать и развернул пергамент.

"Его величеству королю Ривы Бельгариону, –принялся он читать вслух, – Повелителю Запада, Богоубийце, ГосподинуЗападного моря и его августейшей супруге королеве Сенедре, правительницеОстрова Ветров, принцессе Толнедрийской империи и жемчужине королевского домаБоурунов от Закета, императора всего Ангарака.

Надеюсь, письмо мое застанет вас обоих в добром здравии. Шлюпоздравления с появлением на свет вашей дочери – на случай, если она ужесоизволила родиться. (Предвидя ваше удивление, сообщаю: нет, я не обрел дараясновидения. Цирадис однажды сказала, что перестала быть прорицательницей. Явсерьез подозреваю, что она была со мною не вполне искренна.)

С тех пор как мы расстались, произошло много достойныхупоминания событий. Мой двор с великой радостью и облегчением воспринялпроизошедшую во мне перемену, которая явилась результатом нашего совместногопутешествия на риф Корим и всего, что там произошло. Видимо, дотоле я былневыносимым монархом. Однако не спешите делать вывод, что теперь на Мал-Зэтснизошло полнейшее благоденствие и всеобщее счастье. Мой генералитет рвал иметал, когда я объявил о мирном договоре с королем Ургитом. Ты ведь сам знаешь,каковы они, эти генералы... Если кончается война, они ноют и скулят, словноребятишки, у которых отобрали любимую цацку. Мне пришлось некоторых, особоретивых, как следует взять за горло. Кстати, недавно Атеска получил повышение –он теперь главнокомандующий всей маллорейской армией. Это также взбесило моихгенералов, но ведь я не золотой, чтобы угождать всем сразу, правда?

Я постоянно переписываюсь с Ургитом – редкий, доложу тебе,парень: такой же забавник, как и его братец. Полагаю, мы вскоре совершенно сним поладим. Моих министров и чиновников чуть удар не хватил, когда я объявил отом, что предоставляю полную автономию Далазийским протекторатам. Я совершенноубежден, что далазийцам надобно предоставить полную свободу. У многих моихминистров мнение, надо сказать, было иным, и они бузили не меньше генералов.Однако все они в одночасье угомонились, когда я объявил, что Брадор вскорепроведет тщательную аудиторскую проверку всех министерств и ведомств. Полагаю,перспектива разоблачения всех их махинаций в протекторатах весьма развлечетмоих чинуш.

Да, вот странность: во дворец явился престарелый гролим –сразу вскоре после нашего возвращения из Дал-Перивора. Я было собирался егопрогнать, но Эрионд решительно настоял на том, чтобы старик остался. У этогодеда какое-то неудобопроизносимое имя, но Эрионд зовет его просто Пелатом. Этотсморчок довольно мил, но говорит порой странные вещи. Язык его напоминает мненаречие, на котором написаны небезызвестные всем нам Ашабские пророчества илиМаллорейские проповеди далазийцев. Весьма и весьма странно".

– Я почти позабыл об этом! – оторвался от письмаГарион.

– О чем, дорогой? – Сенедра подняла голову отшитья.

– Помнишь того древнего гролима, которого мыповстречали в Пельдане? Это было как раз в тот вечер, когда тебя клюнулцыпленок. Теперь вспомнила?

– Да. Очень милый и достойный старец.

– Он более чем милый и более чем достойный, Сенедра! Онко всему еще и пророк, и голос сказал мне, что ему предстоит стать первымапостолом Эрионда.