– Вы идете? – произнес Нуриев, повернувшись ко мне лицом.

– Меня никто не приглашал!

– Я вас приглашаю, пойдемте! – со снисхождением произнес мэтр.

Я послушно пошел за ним. Маэстро, шагая вдоль первого ряда зрительских кресел концертного зала, пальцем указал на место, куда я мог сесть. Он снял пальто, перед моими глазами запестрил яркий подклад, откинул спортивную шапочку. Вместо нее он надел цветастую беретку и целеустремленно поднялся на сцену. Хотя это была только репетиция, а не полноценный спектакль, зал вспыхнул аплодисментами. Улыбнувшись в ответ зрителям, Нуриев подошел к дирижерскому пульту. Он не стал брать долгой паузы, как только воцарилась тишина, начал дирижировать.

По первым нотам я уловил столь знакомую музыку из балета «Щелкунчик» великого композитора Петра Чайковского. (Сама постановка балета «Щелкунчик», под началом Рудольфа Нуриева, прошла в Татарском театре оперы и балета, а в консерватории проходила только репетиция). Не в обиду будет сказано в адрес композитора-гения, но музыка на тот момент служила для меня только неким фоном, я не акцентировался на ней, хотя и сам профессиональный музыкант. Все внимание было приковано к балетмейстеру, который к моему удивлению неплохо справлялся с функцией дирижера. Оркестр был сосредоточен и следовал в такт за каждым мановением дирижерской палочки. Все работало как единое целое, слаженно, складно, в унисон…

Да, возможно, мир приобрел гениального танцора, но потерял не менее талантливого музыканта. Музыка прекратила играть так же внезапно, как и началась, последний аккорд был не менее торжественным, чем первый. Сорвав очередные аплодисменты, Нуриев сошел со сцены. Я заметил одну особенность – лишний раз к нему никто не подходил.

Люди боялись его: чиновники, потому что он не преклонялся перед ними, для музыкантов и других деятелей культуры балетмейстер был слишком талантлив, в их понимании он был богом, выше которого уже ничего и никого не существовало.

Он не забыл меня и подсел рядом. Мы разговорились, за считанные минуты из эксцентричного человека он превратился в живого и доброжелательного собеседника. Видно, он проникся тем, что я его земляк. Его интересовало все, от уклада жизни людей в родном городе до архитектурного состояния театра оперы и балета, где он когда-то делал первые шаги на балетном поприще. Удивило, что он, будучи всемирно известным и знаменитым, был в курсе всех творений национальных певцов, художников, композиторов, поэтов из далекого и одновременно близкого для него города.

В интересной беседе незаметно пролетел час времени, после чего он неожиданно соскочил с места. Я подумал, что время аудиенции закончилось, и хотел рассказать о причинах визита в Казань. Но Нуриев не ушел, он стал туда-сюда семенить вдоль ряда кресел, заложив руки за спину. Рядом со мной сидела девочка лет семи-восьми. Заметив девочку, он обратился к ней:

– Ты откуда?

– Я здесь учусь.

– Хорошо учишься?

– Я очень стараюсь, – спокойно произнесла она.

Со стороны этот диалог больше походил на разговор внучки и деда.

В следующее мгновение я в очередной раз убедился в неординарности своего собеседника. Вот уж эти великие! Мэтр вытащил из лежавшего рядом пальто неприметную на первый взгляд стеклянную безделушку в форме звезды, в центре сияла его фотография. Недолго думая, он повесил ее себе на грудь и с пафосом заявил девочке, хотя мне показалось, что все, что он говорил ей, в первую очередь звучало для моих ушей: «Моя страна не оценила меня, но я сам себя оценил! И подарил себе медаль! Я не просто Рудольф Нуриев, я великий и выдающийся!».

Потом он подарил девочке эту звезду и сделал ряд избитых напутствий, которые можно выразить одной фразой: «Учись хорошо и старайся». Получив из рук мэтра подарок, она убежала из зала.

Пришел мой черед, он прямо спросил, какой вопрос привел меня к нему. Я рассказал, какая у меня талантливая жена (которая на тот момент сидела в зале консерватории на последнем ряду, так и не решаясь подойти к нам), какую восхитительную музыку она написала…

– А вы кто, продюсер? – перебил он меня.

– Нет. Но вы поставите балет? – в лоб спросил я.

– Вот так взял и поставил! – с иронией ответил мэтр и грустно добавил: – Я давно не работал в России…

Наступила пауза, я попытался заговорить и рассказать о герое оперы, но был одернут: «Я знаю про похождения Насредцина». В этот момент я впервые отчетливо рассмотрел его глаза: они отдавали детской наивностью, удивительным образом сочетая печаль и любопытство. Мастер продолжал задумчиво молчать, через какое-то время тихо выговорил:

– Подождите меня на улице.

Прошло не менее двух часов, Нуриев все не выходил. Мы с Лилией сидели в машине, неподалеку от главного входа в консерваторию, из-за долгого отсутствия мэтра немного нервничали. Но он вышел, как и обещал, напомнив нам короля, уверенной походкой идущего из собственного замка. За ним в полушаге шел его помощник. Это был мулат лет двадцати пяти. Они направились в нашу сторону. Я открыл переднюю дверь, мэтр сел в машину и категорично предупредил: «У вас три минуты, если не понравится – я уйду».

Я включил в автомобиле магнитолу, заиграла сюита, через несколько минут я потянулся рукой к кассетнику, но мэтр одернул меня: «Не выключайте». Он прослушал произведение полностью, за все это время не проронив ни слова. И когда закончилась запись, повернулся к Лилии и сказал: «Талантливо, очень талантливо, может, и гениально».

Лилия была в смятении, она никак не ожидала услышать в свой адрес от гения столь высокой оценки, чуть придя в себя, тихо проронила: «Спасибо!».

Когда маэстро прослушал сюиту повторно, он произнес:

– В общем, я помогу вам поставить балет! Даже если умру!

Мы не придали последним словам особого значения. Ведь на тот момент о его смертельной болезни мало кто знал. Он подозвал помощника, нас попросил оставить ему наши координаты. Помощник, несмотря на внешность туземца, неплохо говорил по-русски. После они уехали.

В январе 1993 года по всем информационным каналам сообщили, что великий мэтр умер. Больше всех переживала Лилия, она не находила себе места. Она горевала и по человеку Рудольфу Нуриеву, и по несбывшимся планам. В итоге все закончилось, так и не начавшись, нам казалось, что о постановке балета надо забыть навсегда.

Но на то они и великие, что уходят от нас по-иному. Через несколько месяцев после его смерти нам позвонили из Санкт-Петербурга. На том конце провода звучал интеллигентный мужской голос. Он говорил от имени Нуриева, поначалу меня одолевали сомнения, думал, что это розыгрыш, даже возникло желание повесить трубку. Но в ходе разговора сомнения улетучились, нам действительно звонили от имени покойного Рудольфа Нуриева, завещавшего перед смертью своим душеприказчикам выполнить данное им в Казани слово. Через какое-то время в театре оперы и балета, там, откуда на подмостки мировых театров вышел великий балетмейстер, при полном зале прошла постановка балета «Ходжа Ыасреддин» на музыку моей супруги Лилии. Состоялось грандиозное шоу с участием солистов Большого и Мариинского театров.