Евгения будто окатили холодной, леденящей водой, слова полковника подействовали отрезвляюще. Магия Татьяны – с легкостью выманивать деньги – исчезла в одночасье. Евгений опустился на землю, последние островки чувств рассеялись в бездне лицемерия, тщеславия, зависти… Он посмотрел на любящую пару, потом сопроводил взглядом Римму и тихо произнес:

– А чисты ли ее помыслы?

– Что? Не расслышал? – спросил Агер Агишевич.

– Это я про себя, – Евгений очнулся, – про себя говорю, – поспешил он объясниться.

– Пей чай! – Агер Агишевич разлил чай по стеклянным кружкам. – Диск с разговором вносит еще больше неопределенности в дело.

– Это уж точно, – Евгений подул на горячий чай.

Агер Агишевич предложил ему разбавить кипяток холодной кипяченой водой и стал зазывать супругу. Евгений отказался от предложения, но Римма все же пришла и принесла графин с кипяченой водой. Он не смотрел на нее. Когда супруга удалилась из кабинета, Агер Агишевич спросил:

– Может, все к черту?

– Может! Но что-то меня влечет… – Евгений призадумался.

– К чему влечет или к кому влечет?

– Да и сам не знаю, но хочется все-таки довести дело, хотя бы для себя.

– Болезнь следователя. Но если так, то ключи те же: Жанна, Игорь Баумистров, его дружок Искандер. Кстати, именно с ним Жанна и улетела в Австрию.

– Да?! – приятно удивился Евгений. – От вас ничего не утаишь!

– Забыл, где я работал! Но, учитывая, что тебя все контролируют, – от Баумистрова до Житомирского, – будь осторожен. Тем более ты завалил человека Баумистрова.

– Что самое удивительное, за свою безопасность я боюсь меньше всего. После убийства человека меня как-то отпустило, я все меньше оглядываюсь по сторонам.

– Нигилизм по отношению к себе. Но все же не надо пренебрегать мерами предосторожности.

– Слежку я бы учуял сразу.

– Сам знаешь, что сейчас и без классической слежки легко определить твое местонахождение, поэтому особо никому не звони, лучше наведывайся без звонка.

– Да, знаю.

– Конечно, не думаю, что Павел Баумистров попытается тебя как-то проучить отдельно за эпизод с Бородиным, но если он и его компания почувствуют, что ты наступаешь им на пятки, они возьмутся за тебя серьезно.

– Убить следователя – это предел беззакония.

– От этого тебе уже не будет легче. Но, если порассуждать, значит, они уверены, что ты не на правильном пути или еще далек от истины. Или контролируют каждый твой шаг.

– Думаете? – вырвалось у Евгения.

– Возможно.

Они встали с кресел. Разговор был закончен, уже стоя в прихожей возле двери, Агер Агишевич спросил:

– А как твой подследственный?

– Работаю с ним.

– О нем ты мне ничего не говоришь.

– Как сказать… – Евгений подбирал необходимые слова.

– Стокгольмский синдром или синдром перенесения, описанный Фрейдом?[10]

– Что?

– Пример, может, не совсем уместен, но у меня такое ощущение, что у вас с Воиновым неплохой контакт и у тебя, по ряду причин, проснулись симпатии к нему?

– Нет!

– Нет?

– Да, если брать одного Фрейда, его-то мы и обсуждаем с подследственным.

– То, что ты мог проникнуться симпатиями к убийце трех женщин, в этом нет ничего предосудительного. В моей практике были аналогичные случаи, – Агер Агишевич взглянул Евгению в глаза.

Евгений сдался:

– Вначале я испытывал к нему равнодушие, что испытывает любой следователь к преступнику, но постепенно он превратился для меня в интересного собеседника. Бывает, что своими репликами Воинов выводит меня, но стоит мне покинуть его камеру, злость как по мановению волшебной палочки рассасывается, испаряется.

– Тебя коробит, что многое, о чем он говорит, и есть истина?

Евгений кивнул и вышел из квартиры.

– Истина из уст убийцы, – выговорил Агер Агишевич, – тогда будь осторожен.

– Он обещал мне заказчика, – бросил Евгений, вызывая лифт.

– Интересно, но будь осторожен, – еще раз повторил наставник, – не открой «ящик Пандоры».

Не считая поездки в больницу к Воинову и домой к наставнику, первую декаду января Евгений просидел дома.

На улицу выходил только по необходимости – в магазин за продуктами или в ближайший банкомат, заплатить за телефон. Платить по Интернету он не любил, так как считал, что платежи через всемирную паутину небезопасны для банковской карты.

Он чувствовал, что в нем скопилась усталость, служебный отпуск был кстати. Коротая время в одиночестве, он часто думал об убитом телохранителе Баумистрова.

Нередко посреди ночи он вскакивал с постели и метался по квартире, его угнетало сознание и мысли. И так было каждый раз, когда он надолго закрывался от людского общения. А местом, где его, хоть и ненадолго, покидали навязчивые мысли, служила ванная комната. Она стала символом свободных отношений и местом релаксации еще задолго до того, как он убил человека.

Вот и сегодня ночью, после очередного приступа раскаяний он решил погрузиться в теплую воду ванны. Он всегда запирал дверь в нее, инстинктивно, по привычке, чтобы даже потусторонний дух не мог потревожить его в минуты блаженства.

Как он и ожидал, теплое щекотание воды вызвало рефлексивную тягу к самоудовлетворению. Евгений не успел составить себе план фантазии или хотя бы выбрать кандидатуру для нее. Все происходило хаотично, в голове промелькнула сегодняшняя физиономия супруги Агера Агишевича Риммы, но с нею только недавно он совершил акт воображаемого соития, поэтому ее было решено оставить в покое. То же самое касалось и других возрастных особ, Антонины Николаевны и родственницы Тамары. Евгений желал чего-то другого, более искусного или же наоборот – ему хотелось омолодить своих воображаемых партнерш. Как и многие мужчины, он мог представить себя занимающегося сексом с двумя нимфетками, быть так называемым пассивным развратником, но всегда считал, что это слишком тривиально.

Ничего нового не придумав, он решил использовать старую тему – отношения Татьяны с юнцами, она всегда вызывала толику ревности и унижения. Поначалу ничего не клеилось, вымышленная картина рассеивалась, да и механика движений была слишком вялой. Но в отличие от женщины мужчине, если запущен механизм вожделения, при любых обстоятельствах, даже если мир стоит на грани атомной войны, экологической катастрофы или стихийного бедствия, необходимо получить дозу разрядки. Поэтому у Евгения никак не могло возникнуть сомнений: довершать начатое дело до конца или нет, тем более все было в его руках.