дыхание — дышать, душа –

Помнить или себя чувствовать; она казалась

Пустой бездной стерильной пустоты,

Нулем, не помнящим суммы, им завершаемой,

Отрицанием Создателя радости,

Не спасенной ни широким покоем, ни глубиной мира.

Все, что претендовало здесь быть Правдой и Богом,

Сознающим собою, обнаруживающим Словом,

Созидательной радостью Разума,

Любовью, Знанием, восторгом сердца, здесь опускалось

Необъятным отказом вечного Нет.

Как тает золотая лампа во мраке,

Уносимая вдаль от желания глаз,

Так в тени исчезала Савитри.

Там не было направления, ни пути, ни конца или цели:

Не видя, она среди пучин бесчувственных двигалась

Или ступала через некую великую, черную, неведающую пустошь,

Или кружилась в немом вихре встречных ветров,

Собранных титаническими руками Случайности.

Здесь, в ужасной Обширности, никого с нею не было:

Она не видела больше неясного ужасного бога,

Ее глаза потеряли Сатьявана их светлого.

Но ее дух не слабел, а держал

Более глубоко, чем могут ограниченные чувства,

Что хватают внешнее и находят, чтобы терять,

Свои объекты любви. Так, когда на земле они жили,

Она ощущала его, блуждающего по полям, полям,

Что были сценою в ней, ее существа перспективами,

Раскрывавшими их секреты его поиску и его радости,

Ибо ревнивой сладости в ее сердце,

Какое бы счастливое пространство его возлюбленные ноги

Не предпочли, должно было тотчас ее душою,

Бессловесно его поступь чувствующей, его тело обнято.

Но сейчас молчаливая бездна между ними легла

И она в бездонное одиночество падала,

Даже из самой себя выброшенная, от любви отдаленная.

Долгие часы, что долгими стали с тех пор, как медленное время

Измерялось пульсом боли души,

В нереальной тьме, пустой и унылой,

Она путешествовала, по трупу жизни ступая,

Затерянная в слепоте угасших душ.

В муке пустоты одинокая,

Она жила вопреки смерти, она все еще побеждала;

Тщетно ее могучее существо угнеталось:

Ее тяжелая, долгая монотонность страдания

Медленно от своего мучения себя уставала.

Сперва слабый негаснущий проблеск,

Бледный, но бессмертный, во тьме замерцал,

Словно память вернулась к духам умершим,

Память, что желала жить снова,

Испарившаяся из разума во сне натальном Природы.

Этот проблеск блуждал, как луч луны потерявшийся,

Открывая ночи ее душу страха;

Змеевидная в проблеске тьма разлеглась,

Ее черные капюшоны, как в камнях драгоценных, украшены мистическим жаром;

Ее тусклые, лоснящиеся складки скользили и вились, они отступали,

Словно всякий свет ощущали мучительной болью

И от бледного приближения надежды страдали.

Ночь ощущала нападение на свое тяжелое, мрачное царство;

Великолепие некой светлой вечности

Грозило своим слабым лучом блуждающией Истины

Ее империи длящегося вечно Ничто.

В своей нетерпимой силе неумолимая,

Уверенная, что лишь она одна может быть правильна,

Она старалась опасный хрупкий луч задушить;

Сознавая всеотрицающую необъятность,

Она подняла свою гигантскую голову Ничто,

Ее пасть тьмы, глотающую все, что есть;

Она видела мрачным Абсолютом себя.

Но побеждал свет и расти продолжал,

И Савитри к своей утерянной себе пробудилась;

Ее члены отбросили холодные объятия смерти,

В хватке боли торжествовали ее сердца удары;

Ее душа упорствовала, требуя для своей радости

Душу любимого, ныне незримую.

Перед собой в безмолвии мира

Поступь бога она снова услышала

И из немой тьмы Сатьяван,

Ее муж, вырос в светлую тень.

Затем сквозь чудовищное, мертвое царство звуки прорвались:

Обширные как огромные волны, в ушах пловца утомленного,

Шумный, фатальный, железносердечный рев,

В ночи летальный зов Смерти:

"Вот моя темная необъятность безмолвная,

Вот дом вечно длящейся Ночи,

Вот тайна Ничто,

Желаний жизни тщету погребающая.

Увидело ли ты свой источник, о скоротечное сердце,

Узнало, из какой грезы ты было сделано?

В этой полной искренности нагой пустоты

Ты еще надеешься вечно жить и любить?"

Не ответила Женщина. Ее дух отверг

Голос Ночи, что знала, и Смерти, что думала.

В безначальной своей бесконечности

Через протяженности своей души безграничные глядела она;

Она видела своей жизни истоки бессмертные,

Она знала себя без рождения вечной,

Но все еще подавляя ее нескончаемой ночью,

Смерть, ужасный бог, на ее глаза положил

Бессмертное спокойствие своего страшного взора:

"Хотя ты и выжила, пустота нерожденная,

Которой никогда не прощу, пока длится Время,

Первобытное неистовство, что мысль формирует,

Заставляя неподвижную обширность жить и страдать,

Лишь печальная победа тобою одержана,

Пожить без Сатьявана немного.

Что богиня даст тебе древняя,

Помогающая ударам твоего сердца? Она лишь продлевает

Ничто, существующим выдуманное, и откладывает

Трудом жизни твой вечный сон.

Хрупкое чудо мыслящей глины,

Вооруженный иллюзиями ребенок Времени.

Заполнить вокруг пустоту, которую он боится и ощущает,

Пустоту, из которой пришел он и в которую он возвращается,

Он восхваляет свою самость и Богом ее именует.

Он зовет небеса помочь его надеждам страдающим.

Над собой он видит жаждущим сердцем

Нагие пространства, более бессознательные, чем он сам,

Что не имеют даже его привилегии разума,

Пустые ото всего, кроме своей синевы нереальной,

Он заселяет своими светлыми и милосердными силами.

Ибо море ревет вокруг него и земля разверзается

Под шагами его, огонь — его двери,

И смерть рыщет по лесам жизни охотясь.

Движимый Присутствием, с которым стремится,

Свою душу он предлагает в неумолимых часовнях

И одевает все красотой своих грез.

Боги, что видят землю глазами бессонными

И ведут ее гигантские запинки сквозь пустоту,

Дали человеку его разума бремя;

В его нерасположенном сердце свои огни засветили

И неизлечимое беспокойство посеяли в нем.

Его разум — охотник на тропинках неведомых;

Развлекая Время открытиями тщетными,

Он углубляет мистерию своей судьбы мыслью,

Воспевает смех свой и слезы.

Его смертность беспокоя бессмертия грезами,

Дыханием бесконечности его скоротечность тревожа,

Они дают ему голод, утолить который нет пищи;

Он — рогатый скот богов-пастухов.

Его тело — привязь, которой он связан,

Как корм они бросают надежду, радость и горе:

Землю его пастбища они оградили Неведением.

В его хрупкую, незащищенную грудь

Они вдохнули храбрость, что встречается смертью,

Они дали мудрость, которую осмеивает ночь,

Они начертали маршруты, на которых цели не видно.

Бесцельно человек трудится в неуверенном мире,

Баюкаемый непостоянными перерывами его боли,

Бичуемый бесконечными желаниями, как зверь,

Привязанный к колеснице ужасных богов.

Но если ты еще можешь надеяться и еще хочешь любить,

Вернись в скорлупу своего тела, свои узы с землей,

И жить с малым остатком своего сердца попробуй.

Не надейся отвоевать себе своего Сатьявана.

Но так как твоя сила не заслуживает тривиальной короны,

Твоей раненной жизни в подарок утешение я могу дать.

Договор, который мимолетные существа заключить с судьбой могут,

Придорожную сладость, которую срывают сердца, землей ограниченные,

Она, если ты пожелаешь принять, станет всецело твоей.