мне, — мягко потребовал он, и я обнаружила, что ненавижу его небрежную уверенность гораздо больше, чем его напористость. Было гораздо легче отказать ему, когда он вел себя как придурок.

— Желание на вкус как вишня, стыд пахнет оливками, счастье на вкус как шоколад, печаль пахнет розами… мне продолжать, или ты понял суть?

Руки Хьюстона скользнули под мой сарафан, где он положил ладони мне на бедра, прежде чем отступить и прижать к окну позади меня:

— А как насчет меня? Чем я пахну?

Мое сердце пропустило удар, когда воздух наполнился ароматом ванили.

— Откуда ты узнал, что я вообще что-то чувствую?

— Точно так же, как я понял, что ты в сто раз сложнее, чем кажешься, Брэкстон Фаун. Я не переставал обращать на это внимание, — когда он поцеловал меня, он заставил мои губы раздвинуться, а мой рот принять его язык. Я застонала в ответ. Это был отчаянный, надломленный звук. Какие бы эмоции ни вызывал Хьюстон, я была пьяна от них к тому времени, когда он отпустил меня подышать свежим воздухом. — И никогда не перестану, — предупредил он меня.

Я вздрогнула в тот момент, когда Лорен неторопливо вошел на кухню, полностью одетый и нагло галантный. Если когда-либо и существовал ходячий пример совершенства, то это был он. На мой взгляд, я звучала как опьяненная любовью дурочка, но из-за того, как они втроем подавляли меня, по отдельности и определенно вместе, было трудно думать о чем-то другом, кроме как уступить им.

— Можешь перестать лапать мою девочку? — Лорен скривился. Он даже не смотрел на нас. Он сосредоточился на том, чтобы застегнуть свои дорогие на вид часы, стоя у двери с хмурым видом. — Нам нужно кое-куда идти.

— Она не только твоя, — напомнил ему Хьюстон.

— Продолжайте драться из-за меня, как будто я игрушка, и я брошу вас троих ради самой себя.

Голова Хьюстона снова повернулась ко мне, и его губы дернулись, когда веселье осветило его глаза:

— Черт возьми, детка, Рика здесь даже нет. Его тоже бросишь?

— Ага.

Только не по той причине, в которую они оба верили.

Даже сейчас Джерико являлся пропавшим без вести, и моя гордость не позволяла мне спросить где он. Я не хотела знать, избегает ли он меня снова.

Закончив застегивать часы, Лорен поднял глаза, а затем откинулся назад, упершись правой ногой в стену.

— Какого цвета трусики сегодня надеты? — спросил он с улыбкой.

Внезапно я оказалась в поле. Трава была мне по пояс, и я почти чувствовала, как лепестки цветов проскальзывают у меня между пальцами, когда я шла. Я знала ответ, который искал Лорен, потому что я тоже не забыла тот день, когда стала «Связанной».

— Черные, как мое сердце.

Я увидела гордость в глазах Лорена и поняла, что всегда буду принадлежать им.

Джерико все еще не вернулся, когда мы отправились в часовую поездку в Портленд. Что еще больше раздражило Хьюстона и Лорена, они притворялись, что не знают, куда он делся и что его задержало.

Я не хотела быть из тех девушек, которые не задают важных вопросов, потому что слишком боятся ответов. День за днем казалось, что это именно то, кем я позволяю себе стать. Я бы не знала, как отпустить их, если бы они заставили меня это сделать, и было очевидно, что у Джерико были секреты.

Сможем ли мы их пережить?

Мой желудок наполнился ужасом, когда ответа не последовало. Мой разум, казалось, не мог остановиться ни на одной теории о том, что он скрывал от меня, потому что мое сердце отказывалось верить хоть в одну из них. Когда я поняла, что мои руки сжимаются на коленях, я с усилием развела их в стороны и проглотила вопрос, несмотря на призрачный привкус кислого молока.

Нахуй все это.

Испытывая отвращение к самой себе, я взяла телефон в руку и начала печатать еще до того, как поняла, что скажу.

Где ты?

Зеленые яблоки лопнули у меня на языке, когда он сразу же ответил. Я этого не ожидала.

Джерико: Дома.

Я усмехнулась, чем на мгновение привлекла внимание Хьюстона ко мне, поскольку он вел машину одной рукой, а другой возился с радио. Наконец-то позволив себе задать вопрос, от которого мое сердце застряло в горле с тех пор, как он впервые начал отстраняться, я напечатала свой ответ.

Ты избегаешь меня?

Мои руки дрожали, когда я наблюдала, как эти чертовы пузыри появлялись и исчезали, казалось, целую вечность. Несмотря на то, что я знала правду, я не была так готова к этому, как думала.

Рик: Да.

Я не успела сообразить, что мне следует на это сказать, как он прислал еще одно сообщение.

Рик: Нам нужно поговорить.

Лорен что-то говорил. Не знаю, относилось ли это к Хьюстону или ко мне, когда Хьюстон припарковал свой грузовик перед низкой каменной стеной маленькой грязной стоянки. Я не ответила Лорену, вместо этого отправив сообщение Рику.

О чем?

Он заставил меня наблюдать за танцем этих пузырьков достаточно долго, чтобы заставить меня опасаться худшего, только для того, чтобы он прислал еще один загадочный ответ из одного слова.

Рик: Позже.

Я ненавидела его.

Чувствуя, что меня вот-вот вырвет, я поспешно распахнула переднюю пассажирскую дверь матово-серого Хьюстонского универсала «G-Wagon» и выбралась наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Я чувствовала их внимание, но пока не могла встретиться с ними лицом к лицу. Они бы поняли, о чем я думаю, и нашли бы ему оправдания.

Нет, я написала Рику, когда запах тлеющих углей ударил мне в нос. Я хочу поговорить сейчас.

Рик: Мы сделаем это, детка. Сегодня вечером. Обещаю.

Иди ты нахуй.

Мой телефон только подтвердил, что сообщение доставлено, когда сразу после этого начал звонить. Я уставилась на имя Рика на экране, прежде чем полностью выключить его и засунуть телефон в карман.

Я больше не хотела разговаривать.

Мне хотелось кричать.

Мне хотелось плакать.

Я хотела сделать и то, и другое, убивая Рика за то, что он заставил меня так себя чувствовать.

А потом я подумала, сколько пройдет времени, прежде чем Хьюстон и Лорен сделают то же самое. Сколько пройдет времени, прежде чем и они медленно и мучительно разобьют мое сердце на мелкие кусочки?

Я почувствовала, как тяжелые руки обхватили меня за талию, но я сопротивлялась им.

Они напряглись как раз перед тем моментом, когда дышать стало бы невозможно, и, наконец, я расслабилась.

— Это не то, что ты думаешь, — прошептал Хьюстон, почувствовав, что