наверху у мамы, она заканчивает для нее платье. Папочка уже, наверное, сидит в столовой ждет нас. На первом, кто к нему войдет, он и сорвет свою злость. Знаешь что, Поль? Чем старше он становится, тем неумолимее…

Пауль обрадовался, когда две певицы подбежали к Китти обсудить, куда поставить пианино, которое, по ее мнению, плохо звучало. Протискиваясь между кулис и девушек и раздавая комплименты, Пауль сказал, что звук прекрасный, и побежал на второй этаж. Навстречу ему попался Гумберт, лицо камергера раскраснелось, губы поджаты.

– Господин уже в столовой и начал ужинать, – объявил он.

– Один?

Именно так. По словам Гумберта, господин директор весьма раздражен приготовлениями к празднеству и всеобщим беспорядком.

– Ну ничего, – похлопал Пауль Гумберта по плечу. – Послезавтра он будет доволен.

– Конечно, господин…

Гумберт спешно удалился звать к ужину обеих сестер – они пропадали в холле, и Пауль понял, что именно на нем отец и отыграется. Но тут удача повернулась к нему лицом.

– Мари!

Она спустилась с третьего этажа и побежала прямо в его объятия. Он не отказал себе в удовольствии обнять ее и чмокнуть в лоб, а потом и поцеловать в губы.

– Пауль, отпусти. Вдруг кто увидит…

– Мы жених и невеста и проверяем свои чувства, дорогая.

– Станем ими только послезавтра, – но позволила продолжить проверку чувств.

«Почему не спросить сейчас же, – подумал он. – Чем быстрее, тем лучше, и ничто не будет больше омрачать этот вечер».

– Мари, зайди сюда. На пару слов.

Она не хотела заходить с ним в кабинет. слишком хорошо его знала: пара слов закончится делом, для которого еще не настало время. Ни в статусе невесты, ни тем более сейчас, до помолвки.

– Клянусь, я тебя не трону.

– Пара слов?

– Один вопрос.

Только сейчас она поняла, что Пауля интересует что-то серьезное. Она молча прошла и остановилась посреди комнаты, пока Пауль закрывал дверь. В ее темных глазах блеснула искорка беспокойства.

– Слушаю тебя.

Он улыбнулся, чувствуя себя глупо. Вероятнее всего, она его высмеет. Все это было лишь фантазией, выдумкой его злобной сестрички. Он бы закончил, так и не начав. Но все же…

– Мари, до меня дошла одна очень странная весть, которую я не могу утаить…

Она спокойно его выслушала и с удивлением покачала головой, сказав, что не понимает, о чем речь. Она не знает этого человека, и если он действительно заходил в ее спальню, надеется, что он ничего не украл. Спросила, сообщили ли об этом Марии Йордан.

– Конечно сообщили, – ответил Пауль. – Но оказалось, что и она не знает. Вот только… у меня вопрос…

Она смотрела на него во все глаза. Сверкающие черные глаза. Ему казалось, он видит в них свое отражение.

– Скажи, – потребовала она. – Выговорись, Пауль. Я же чувствую, тебя это гнетет.

Он сделал долгий глубокий вздох и смущенно улыбнулся.

– Я вспомнил, как ты говорила тогда в Нижнем городе о подруге. Ты помнишь? В тот день, когда мы встретились у пивной «Под зеленой кроной».

– Как я могла забыть? – улыбнулась она. – Ты спас меня от того типа. А потом проводил до ворот Святого Якова…

– Мне так безумно хотелось поцеловать тебя на прощание, Мари…

Они несколько мгновений смотрели друг на друга, вспоминая ту первую встречу, в обоих пробудившую томление.

– Глупо с моей стороны. – Он покачал головой. – Но я думал, этот мужчина, возможно, какой-то знакомый твоей подруги.

– Ах, вот в чем дело! – воскликнула она и хитро взглянула на него. – Ты думал, ко мне тайно пришел тот, к кому я тогда ходила в Нижний город? Ты это предполагал, не так ли? Ты подумал – у кухарки любовь в Нижнем городе?

Он попробовал все отрицать, но так вяло и неискренне, что в конце концов во всем признался. Да, он так тогда и решил и ужасно разозлился, поскольку считал, что она заслуживает лучшего, чем какой-нибудь босяк или сомнительные приключения.

– Ты ревновал, – хихикнула она.

– Ну да, что тут скажешь. Признаю!

– О, это так мило, дорогой!

– Не смей надо мной потешаться!

И она засмеялась, а потом взяла его руки и приложила к своим щекам.

– Тогда тебе придется выслушать мое признание, дорогой. Но не пугайся. Твоя Мари прожженная лгунья, потому что нет никакой подруги в Нижнем городе.

Что ж, он с самого начала знал, он видел ее насквозь. И пусть она не мнит себя аферисткой, это, к счастью, совершенно не так.

– Я и не собиралась обучаться этому искусству, – призналась она. – На что и с твоей стороны рассчитываю, мой дорогой.

Он заверил ее, что с детства был никуда не годным обманщиком. Но понять, что же она делала в Нижнем городе, все равно хотел бы.

– Ах, Пауль, – вздохнула она. – Разве тебе не известно? Над пивной когда-то жила моя мать. Я случайно это выяснила и хотела узнать побольше.

Нет, он не знал. Но, конечно, мог бы и догадаться. Ведь отец говорил, что Луиза Хофгартнер и Якоб Буркард жили в Аугсбурге. То есть там, над «Кроной» и была их квартира.

– Этот дом даже, наверное, принадлежит нам. Отец купил те дома в Нижнем городе.

Она ошеломленно посмотрела на него. Иоганн Мельцер приобрел этот дом. Зачем? Может, думал, что чертежи спрятаны где-нибудь в стене или полу?

– Ты уверен, что он купил именно этот дом, Пауль?

Нахмурив лоб, он задумался. Отец ведь недавно рассказал, что планировал купить несколько домов, снести их и построить там склад или контору.

– Я тогда сдавал выпускные экзамены в школе. Погоди, договоры купли-продажи у него здесь, в кабинете. Вон в тех папках, наверху…

Мари взглянула на стопку серых папок на полке за письменным столом и попросила Пауля не рыться в отцовских документах. Можно ведь просто спросить. Хотя бы затем, чтобы вернуть то, что осталось от ее матери – мраморный бюст и изделия из дерева, которые старая фрау Дойбель хранила в своей комнате. Но Пауль уже просматривал папки, пытаясь понять, каким образом они упорядочены, упомянув, что он теперь практически во всем является партнером отца, несколько недель руководил фабрикой в одиночку, сам принимал решения и теперь ему полагается все знать о недвижимости семьи. В первую очередь о той, которая касается его будущей жены.

– Должно быть, это оно…

Он потянулся и отделил на полке стопку папок, осторожно вынул их одной рукой, собираясь положить на стол.

– Мари, отодвинь-ка графин. Мы это сейчас ап… ап… чхи!

Всему виной была пыль. Пауль еще пытался удержать папки, но тщетно. Черные папки разлетелись, подобно вороньей стае,