Гарун потрогал большим пальцем кинжал. Все проверили спрятанные под одеждой клинки – более очевидное оружие им предстояло сдать, прежде чем предстать перед Учеником.

– Говорить буду я, – вызвался Шадек. – Я немного разбираюсь в торговле солью. Когда потребуется – снова почешу ухо.

Все побледнели, нервничая, – лишь солдат, которому Шадек поручил заняться лошадьми, похоже, облегченно вздохнул. Гарун окинул взглядом остальных спутников, выглядевших чересчур закаленными для обычных караванщиков. Никто не поверил бы в их историю.

С пересохшим горлом и трясущимися коленями они миновали ряды охранявших Ученика стражников. К удивлению Гаруна, люди в белых одеждах, казалось, ничего не подозревали. Спрятанное оружие прошло мимо них – видимо, потому, что сданное оружие скрывалось немногим хуже. А возможно, дело в том, что никто не осмеливался напасть на Ученика в священном Храме.

Гарун надеялся, что его собственные телохранители никогда не станут столь самоуверенными. Хариши уже и без того слишком часто пытались нанести удар.

Когда они вошли в тронный зал Эль-Мюрида, он слегка отстал, опустив голову. Белул замедлился вместе с ним. Остальные их прикрывали: Эль-Мюрид знал Гаруна и мог узнать Белула.

Гарун не удержался от алчного взгляда на Павлиний трон – именно тот был его самопровозглашенной целью… Трон назывался Павлиньим, потому как его высокая спинка напоминала развернутый хвост павлина. Двенадцатифутовые перья были сделаны из редкой древесины, и в течение столетий их украшали золотом, серебром, драгоценными камнями, слоновой костью, жемчугом и бирюзой, складывавшимися в яркие замысловатые узоры. В кричащую мозаику внесли свой вклад династии императоров Ильказара и поколения королей Квесани. Трон являлся сердцем и символом власти в Хаммад-аль-Накире, как и до этого в империи.

И теперь узурпатор, шакал без капли королевской крови, обесчестил кресло королей. Гарун с трудом подавил гнев. Этот зверь убил всю его семью. Чудовище уничтожило все, что было для него дорогим и ценным, спустив с поводка псов, которые преследовали его даже сейчас.

Он осторожно пересчитал телохранителей.

Шадек остановился в десятке шагов от Павлиньего трона и – после надлежащих придворных ритуалов – подошел чуть ближе и заговорил, негромко и убедительно. Эль-Мюрид наклонился вперед, слушая его и время от времени кивая.

Чего ждал Шадек? «Давай же!» – кричало все внутри у Гаруна.

Шадек взмахнул руками, оживленно жестикулируя, как до этого при разговоре с Сиди. Гарун попытался расслабиться, подавить страх. Нельзя, чтобы напряжение его выдало.

Распахнулась дверь, и, шатаясь, ввалился человек в лохмотьях, которого поддерживали двое Непобедимых.

– Нет, повелитель! – прохрипел оборванец. – Берегись!

На несколько мгновений все замерли, затем Эль-Мюрид вскрикнул:

– Моваффак! Что ты тут делаешь? Что с тобой?

– Убийцы, повелитель, – прохрипел Хали, вытягивая дрожащую руку. – Это убийцы.

Гарун схватился за кинжал.

– Хали! – сдавленно произнес Белул и бросился в атаку.

Все заметались. Эль-Сенусси кинулся на Ученика, но его оттолкнули в сторону. Гарун устремился за Шадеком, но путь ему преградили Непобедимые. Захваченные врасплох люди в белом падали. Вскоре они оказались в меньшинстве.

Разделавшись с преграждавшим ему путь, Гарун перешагнул через тело и двинулся к старому врагу. Во взгляде Эль-Мюрида не было страха.

– А ты отважный, – сказал Ученик. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

Губы Гаруна изогнулись в едва заметной зловещей улыбке.

– Мне грустно оттого, что ты никогда не увидишь меня на Павлиньем троне, узурпатор. Если только с того света.

– Твои отец и дядя рассуждали в том же духе. И кто на кого теперь смотрит?

Гарун прыгнул.

Эль-Мюрид поднял левую руку, и сияние амулета ударило в глаза Гаруну. Он произнес единственное слово, и грянул раскат грома. Зал осветила яркая вспышка. Храмы содрогнулись до основания.

У Гаруна подкосились колени, в глазах потемнело. Он попытался закричать, но изо рта не вырвалось ни звука.

Эль-Мюрид даже не улыбнулся, и это привело Гаруна в ярость. Ученик был злодеем каких мало, а злодеям, когда они побеждают, положено торжествующе хохотать.

Чьи-то руки схватили его и подняли.

– Заберите его отсюда, – послышался далекий голос.

Гарун попытался встать, но ноги его не держали. Его поволокли подальше от возникшей суматохи, вдоль штормистого берега, на который с металлическим ревом накатывали волны, заглушая крики. Дважды его уронили, отражая натиск стихии.

Зрение его прояснилось, он вновь почувствовал ноги и начал осознавать происходящее. Люди Шадека пробивались к выходу. Это были хорошие, закаленные солдаты, но со своей задачей они не справились. И теперь не оставляли раненых, которых могли бы схватить и пытками заставить предать сбежавших. Все заранее понимали, что подобный исход вполне возможен.

После хаоса в Храмах город выглядел неестественно спокойным.

– Не будем спешить, – предупредил эль-Сенусси, помогая Белулу усадить Гаруна на лошадь. – Не стоит привлекать к себе внимания.

– Кто-то наверняка уже сообразил, что что-то не так, – усмехнулся Белул, показывая на двоих Непобедимых, завывавших у входа в Храмы.

Гарун попытался сказать Шадеку, что нужно уходить, но язык его не слушался.

Шадек повел их к пересекавшему озеро Эль-Мюрида мосту.

– У них нет поблизости лошадей, – сказал он. – И им потребуется время, чтобы сообщить другим. К этому времени мы уже далеко уйдем.

Но он ошибался.

В Царстве Мира наступил новый порядок. Эль-Мюрид тайно отменил запрет на темные практики, и несколько шагунов вступили под его знамена. Большинство из них были в столице вместе с Непобедимыми. Хоть они и не могли сравниться с шагунами былых времен, от них имелась своя польза, – например, они могли быстро отдать приказ защитникам моста.

Добравшись до окраины города, заговорщики обнаружили, что деревянные мостки обороняют два десятка разъяренных людей в белом.

– Что ж, в таком случае возвращаемся к Бассаму, – сказал Шадек эль-Сенусси.

К этому времени город уже охватило волнение. Первые дикие слухи, опережавшие не столь быстроногую правду, перепрыгивали от дома к дому, словно языки пламени в сухом лесистом каньоне. Люди на улицах растерянно метались, понимая, что случилось плохое, но не вполне уверенные, что именно. Стали заметнее и Непобедимые, хотя вопросов они пока не задавали.

– Шадек, нам лучше оставить лошадей. С ними мы слишком бросаемся в глаза.

– Да, повелитель. – Эль-Сенусси вернулся в конюшню.

Самое подходящее место, чтобы оставить животных.