был вторым по значимости, не имея реального влияния на своих племянников. Осиротевшие Карл и Людовик воспитывались герцогом Бургундским. Он же выбрал в жены королю Изабеллу и изменил судьбу своих бретонских внучатых племянников. Главой семьи, несомненно, был Филипп Смелый, который в настоящее время был мертв.

Вместе с Филиппом сошла на нет и его политика, а старший сын покойного герцога пока был не в состоянии прийти ему на смену. Новый герцог Бургундский не обладал ни авторитетом, ни властью, ни богатством своего отца. Пока была жива его мать (Маргарита, графиня Фландрии, Артуа и пфальцграфиня Бургундии, умерла 21 марта 1405 года), его личные владения были сведены к герцогству Бургундскому, что было не так уж много. Кроме того, ему пришлось делить земли с братьями и разбираться с наследством отца, оставившем больше долгов, чем имущества. В одночасье прекратились пенсии, которые король выплачивал Филиппу Смелому. Занятый всем этим и, несомненно, многим другим, Иоанн Бесстрашный, приехав в Париж, не являлся на заседания Совета до осени 1404 года и оставался до весны в тени.

Целый год Людовик Орлеанский был фактическим правителем королевства. Первые же его действия показали, что он был озабочен обеспечением основ для своей деятельности: землями и деньгами, необходимыми ему для укрепления своего территориального княжества, без которого он был никем. 18 мая король вновь пришел в себя, а 22 мая он возвел в пэрство баронство Куси и графство Суассон, которые только что приобрел Людовик, добавив к ним ренту, основанную на доходах из того же региона. 5 июня Карл VI также передал своему брату Шатийон-сюр-Марн, Креси-ан-Бри, Куртене и Монтаржи. Таким образом, постепенно заполнялись промежутки между Валуа, Вертю и Люксембургом. Княжество герцога Орлеанского продвигалось на северо-восток. В тот же день король дал согласие на брак своей дочери Изабеллы, вдовы Ричарда II, с Карлом, старшим сыном Людовика Орлеанского: приданое составляло 300.000 франков, а возможно, даже 500.000.

Людовик и Изабелла

Будучи братом больного короля, Людовик, несомненно, был самым важным человеком в государстве. Но он не был королем. Кроме того были и другие, кто, не будучи способными к реальному осуществлению власти, могли воплощать королевскую волю: королева и Дофин. Людовик не собирался править прикрываясь ребенком, как будущим королем. Он был готов оставить Дофина кому угодно — герцогу Бургундскому, который был его опекуном, герцогу Беррийскому или кормилице, а сам сосредоточился на Изабелле, которая по условиям ордонанса 1403 года получала опеку над Дофином и председательство в Совете во время "отлучек" короля.

И в этом он добился полного успеха. С тех пор королеву и герцога Орлеанского часто видели вместе. Даже слишком часто. Появились слухи. Говорили, в частности, что Людовик хочет похитить королеву и увезти ее с детьми в Люксембург, за пределы королевства. Что он запугал ее, рассказав, что король, переживавший в то время приступ, был "удивительно возмущен встречей с ней". Королева же в ужасе якобы занялась тайными приготовлениями к побегу, объявила о паломничество в Сен-Фиакр, близ Креси-ан-Бри, затем в Нотр-Дам-де-Лисс в Шампани, а потом, после долгих раздумий и советов приближенных, отказалась от этого проекта. Но не все, что говорилось, соответствовало действительности. Хотя несомненно, что начиная с 1404 года Людовик и Изабелла в политических делах руководствовались только одними целями — целями Людовика, разумеется.

Людовик и власть

Получив свободу действия, Людовик Орлеанский продолжал расставлять на ключевые административные посты своих людей. Он рекомендовал своих клиентов и верных сторонников, когда Совет выбирал бальи или сенешаля для пограничной области. В Счетной палате у него были хорошие друзья, которые, по словам секретаря Парламента, соответствовали изречению из Евангелия от Луки: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным". Первый президент Парламента, навязанный двором в 1403 году, был одним из его приближенных. В результате герцог Орлеанский позволил бюрократии идти своим путем, который привел к росту и укрепления государственного аппарата.

Не обращая внимания на ропот и жалобы духовенства и народа Людовик усилил налоговое бремя. Примирение с Папой позволило ему обложить налогами Церковь Франции. Право требования помощи, принадлежавшее королю, перешло к герцогу, который требовал продовольствие и фураж для своих людей. Кроме того, продолжался период "великой тальи". В январе 1404 года был отдан приказ о сборе 800.000 ливров "для сопротивления Генриху Ланкастеру". Другой, столь же крупный сбор был назначен 5 марта 1405 года. Как выразился секретарь Парламента, это был "побор, налагаемый на подданных всего королевства". О созыве представительских собраний для обсуждения размера и распределения налога и получения согласия подданных не шло и речи. Генеральные Штаты ушли в прошлое.

Угроза войны дала повод для введения нового налога. Но не сам ли Людовик своими провокациями в отношении Генриха Ланкастера сознательно создавал опасность? Брак Изабеллы Французской с Карлом графом Ангулемским был еще одним поводом для налогов. Роль принцессы в те прекрасные, далекие дни, когда мир с англичанами казался таким близким, заключалась в том, чтобы стать королевой Англии. Англичане, сменившие короля, хотели бы сохранить королеву. В ожидании брака с француженкой старший сын Генриха Ланкастера в свои семнадцать лет оставался холостяком. Но Людовик не хотел ничего уступать англичанам — ни Кале, ни Гиень, ни дочь короля. Изабелла так и не стала английской королевой. 29 июня 1406 года, в Компьене, в возрасте шестнадцати лет, она вышла замуж за своего двенадцатилетнего кузена Карла. Говорили, что в тот день принцесса горько плакала. В результате такой агрессивной политики возобновились стычки на всех границах, на суше и на море, в Бретани и Пикардии, в Гиени и Лангедоке.

Для герцога Орлеанского война стала не только поводом для введения налогов, но и возможностью закрепить за собой власть. В январе 1404 года он стал генерал-капитаном Гиени, а 6 июля 1405 года — генерал-лейтенантом короля в Пикардии и Нормандии. На германском направлении экспансионистские тенденции подталкивали Людовика к борьбе за корону Империи. Его секретарь-итальянец Амброджио Мигли написал короткое стихотворение, предназначенное для распространение в народе: "Карл и Людовик — братья-близнецы./Они равны в силе, справедливости и красоте,/Одеты в одинаковые королевские одежды./У Карла есть королевство,/у Людовика должна быть Империя,/Он новый Цезарь, который вернет Золотой век".

Но, на дверях церквей, в самом дворце и зале заседаний Парламента появились и другие памфлеты, с оскорблениями в адрес герцога. Действия Людовика задели общественное мнение и часть политически активного населения. Помимо налогов, многих шокировала и его манера поведения.

В Париже люди ностальгировали по Филиппу Смелому, принцу прошлых лет, по лучшим временам, когда всеобщие налоги были редкостью и бизнес процветал. Многие, как Кристина Пизанская, оплакивая смерть принца, говорили: "Нам нужен добрый герцог Бургундский". Но рядом был его сын, большой друг парижан, член их братства, охотно выслушивавший их жалобы, устраивавший для них пиры и посылавший буржуа и духовенству подарки в виде прекрасного бургундского вина. Если бы он присутствовал на заседаниях Совета, все было бы намного лучше. Но монсеньор Орлеанский хочет избавиться от него и уничтожить. Говорили, что Людовик хочет расторгнуть браки, заключенные между детьми короля