и таким образом место главы королевского Совета стало свободным. У Карла VI был период ремиссии, и ничто не мешало принятию важных политических решений. Более того, одно решение быстро следовало за другим.

Король передал своему брату графство Дрё, затем наместничество в Туле, имперском городе, перешедшем под покровительство короля Франции. Во внешней политике произошел настоящий переворот. В Милан было отправлено посольство с мирными и даже дружественными предложениями, причем в тот самый момент, когда Рупрехт Пфальцский при поддержке Филиппа Бургундского готовил экспедицию против Джан Галеаццо Висконти и когда несколькими неделями ранее французский двор сблизился с новым "королем римлян". Наконец, 1 августа 1401 года Карл VI по просьбе брата направил Бенедикту XIII письма, в которых заявил, что не имеет никакого отношения к блокаде авиньонского дворца, и напомнил, что поручил охрану Папы герцогу Орлеанскому.

Людовик предусмотрительно расставил своих людей в королевской администрации, особенно в финансовой. Гийом де Тионвилль, камергер и советник принца, был назначен на пост парижского прево, ключевую должность, ради которой тот выполнял многочисленные дипломатические поручения. Таким образом, принц получил в свои руки реальную власть.

Находясь в своих владениях на севере, но получая информацию от своих родственников, верных сторонников и шпионов, герцог Бургундский встревожился. Людовик же собрал вокруг Парижа войска. Пять сотен валлийских наемников покинули гарнизоны на границах с Гиенью и расположились лагерем в Иль-де-Франс, живя за счет окружающей земли. Подтягивались и другие — нормандцы и бретонцы, привлеченные жалованьем и перспективой грабежа богатых окрестностей столицы. Парижане были очень обеспокоены.

Филипп Смелый решил сам разобраться в ситуации. Выехав из Арраса, он быстро добрался до Санлиса, где встретился с герцогами Беррийским и Бурбонским прибывшими туда в сопровождении других родственников короля. Филипп понимал, что если он лично приедет в Париж, то можно опасаться силового переворота, и поэтому решил вернуться в Аррас.

Но прежде чем снова отправиться в путь, он, памятуя об общественном мнении, 26 октября 1401 года, написал письма в Парижский Парламент в которых оправдывал свое отсутствие и излагал свои политические позиции, явно противоположные правительству герцога Орлеанского: король, писал герцог Бургундский, несколько раз просил его приехать, и он сам, хотя у него было "несколько важных дел" в своих владениях, намеревался приехать в Париж, "и я доехал, как вы, наверное, слышали, до Санлиса. Но не удивляйтесь, мои дорогие и верные друзья, что я не поехал дальше… ибо мне кажется, что в настоящее время, при нынешнем состоянии монсеньора короля, это принесло бы мало пользы, а также потому, что еще не состоялась свадьба Антуана, моего сына, и раздел владений между моими детьми… И, ради Бога, постарайтесь сделать так, чтобы имущество и домен короля не управлялись так, как они управляются в настоящее время. Ибо, по правде говоря, мне очень досадно и больно слышать то, что я слышал, и я не верил, что дела обстоят так, как о них говорят. Поэтому позаботьтесь о том, чтобы сделать все возможное… А что касается лично меня, то я с большой готовностью и от всего сердца сделаю все, что в моих силах".

В этом письме прослеживается стиль правления герцога, по семейному мягкий, на бургундский манер. Однако в случае необходимости герцог умел применять силу против силы. Когда 7 декабря он вернулся в Париж, то прибыл туда во главе армии, насчитывавшей, по словам Монаха из Сен-Дени, 7.000 человек. Герцог никогда не смог бы расплатиться с таким количеством солдат.

После прекрасного вступления в Париж, впечатляющего своей мощью и дисциплиной, войска были расквартированы в Отеле Артуа и его окрестностях, в районе рыночной площади Ле-Аль. Армия герцога Орлеанского, напротив, размещалась в Бастилии Сент-Антуан и занимала район вокруг Отеля Сен-Поль, резиденции короля. На улицах Парижа солдаты двух армий противостояли друг с другу, и малейший инцидент мог привести к гражданской войне.

У короля, в периоды прояснения его сознания, принцев и Совета были лишь незначительные силы для противодействия нарастающей угрозе, узы семейной солидарности и вера в присягу. Герцоги Беррийский и Бурбонский, а также их племянники метались от одного лагеря к другому, чтобы добиться примирения, которое было достигнуто 15 декабря. Оба принца заключили мир. Однако еще месяц ушел на согласование договора, по которому Филипп и Людовик обязывались передать свои разногласия на рассмотрение королевы, короля Сицилии и герцогов Беррийского и Бурбонского. 14 января принцы поклялись в верности договору, а затем обменялись поцелуем мира. В резиденции Иоанна Беррийского был дан пир, после которого герцог Бургундский и герцог Орлеанский проехали бок о бок по улицам столицы от Нельского Отеля до Шатле, чтобы парижане могли воочию увидеть примирившихся принцев.

За или против налога

Не успела наступить весна, как герцоги вновь рассорились. Филипп Смелый вернулся в Артуа на свадьбу своего сына Антуана и Жанны Люксембург. Едва он успел уехать, как король назначил Людовика "суверенным управляющим средствами (то есть налогами) и всеми финансами Лангедойля", контролирующим все финансовые решения и операции, а также назначение и увольнение всех сотрудников. Сразу же было принято решение о проведении "большой чистки". Узнав об этом решении, герцог Бургундский, который, по слухам, был очень зол, сделал все возможное, чтобы этому воспрепятствовать.

Говорить о том, что Людовик, как только его дядя уехал, набросился на королевские финансы и приказал ввести налог для пополнения казны, несколько опрометчиво, так же как слишком просто обвинять Филиппа в демагогии, потому что он выступал против новых налогов. На самом деле существовали две противоположные финансовые политики, направленные на удовлетворение постоянно растущих потребностей монархии, вызванных не "расточительной пышностью двора Валуа" или нарядами Изабеллы, как считали моралисты того времени, а вслед за ними и консервативные историки, а новой ситуацией, порожденной развитием государства.

Угроза со стороны Англии делала все более необходимыми охрану границ и создание постоянной армии. Дипломатические миссии и обмен посольствами со всеми странами христианского мира становились все более многочисленными, частыми и дорогостоящими. А тут еще князья, великие и малые, требовали все больших пожалований, причем не из жадности, а по нужде. Королевство, по словам Кристины Пизанской, после двадцати лет мира, было еще очень благополучным и сытым, но с рокового года на рубеже веков, эпидемия опустошала города и сельскую местность, нарушив торговлю и производство товаров и продовольствия. Перед лицом этих тягот традиционные королевские доходы оказались недостаточными, а высший административный персонал (коллегия из трех-четырех "генералов финансов") не обладал ни влиянием, ни организацией, необходимой для того, чтобы справиться с претензиями принцев и требованиями руководства.

В сознании одних — в духе мармузетов — решение этих проблем было связано с укреплением власти государства и вкладом подданных, навязанным без обоснования и консультаций, в силу общественной необходимости. Другие же — по традиции, но и из соображений реализма — не верили в налогообложение, которое, по их мнению, приносило мало пользы королю и в то же время обременяло народ. Во имя общественного блага они выступали против