– Да, он такой. Поэтому в тоннелях до сих пор пишут «Иван жив».

– Думаешь, это правда?

Марио вздохнул. Его странный голос вибрировал, то опускаясь до баса, то взлетая до высот контртенора.

– Хотелось бы верить. До тех пор, пока мы не убедились в обратном, Иван всегда будет для нас живым.

* * *

Увидев, в каком они состоянии, Герда не поверила глазам:

– Вы что, опять напились?!

Убер пошатнулся.

– Алкоголь связывает радионуклиды и выводит из организма. Я так лечусь. Вот тебе, женщина, и ответ.

Герда неверяще уставилась в лицо скинхеда.

– И теперь я должна угадать, что убьет тебя первым: радиация или алкоголизм?!

– Я бы поставил на женщин, – сказал Таджик негромко. Комар невольно засмеялся.

А потом икнул так, что сам себя напугал.

* * *

Ночь. Спящая станция. Тусклый приглушенный свет ламп. Потрескивание катодов. Сопение сотен спящих людей, храп. Они вернулись заполночь. Комар провалился в сон, едва коснувшись головой мешка…

Убер растолкал Комара, прижал палец к губам. «Тихо», – показал одной артикуляцией. Затем поднялся на ноги. Отряхнул штаны, закинул вещмешок на плечо.

– Ладно, брат, не скучай. Я скоро вернусь. Герде скажи… хмм, – скинхед почесал затылок. – Лучше ничего ей не говори. Вообще.

Комар потряс головой, охнул. Чертово похмелье. «Чтобы я еще раз…»

– Ээ… а куда ты?

– В гости. К старому приятелю. Он уже заждался, бедняга. Ночей, небось, не спит…

Последнее прозвучало немного зловеще.

– И что ты собираешься с ним сделать? – спросил Комар.

– Одеялко подоткну. Чтобы спал спокойно.

– Вечным сном?

Убер усмехнулся. Кивнул Комару:

– Моя школа.

* * *

Темный ночной Петербург.

Банановый человечек проходит мимо Ростральных колонн. Идет по мосту, затем сворачивает направо. Похоже, он направляется в сторону Петропавловской крепости. Темная громада цитадели тонет в белом мареве снежного тумана.

Дует ветер.

Падает редкий, сухой, жесткий как колючая проволока, снег. Ветер подхватывает его, закручивает в спирали, бросает в переулки и подворотни.

Набережные засыпаны белым крошевом. На мордах львов лежат сугробики.

Где-то далеко звучат выстрелы. Эхо разносит их по пустынным улицам…

Мертвый город готовится к зиме.

Станция Нарвская, 25 ноября 2033 года, между 4 и 5 часами утра

Макс, прозванный Лётчиком, дернулся и открыл глаза. Полежал несколько секунд, глядя в темноту потолка. Откинул одеяло, поморщился. Он проснулся весь мокрый, в поту – резкий запах страха, охватившего его во сне, лез в нос. Майка прилипла к спине. Мочевой пузырь превратился в булыжник – твердый и болезненно большой. Надо срочно отлить.

«Что мне снилось?» – подумал Макс.

Что-то страшное. Оно надвигалось из темноты, издавая звуки… В горле пересохло, как в пустыне. Да, именно! Звуки, словно ржавая кирка скребет по сланцевой жиле. Кррр, кррр. Кррр. Лётчик передернулся. Слишком знакомый звук. Он потер запястья, с которых до сих не сошли следы от кандалов.

«Как поживают твои тридцать сребреников?» – вспомнился насмешливый хрипловатый голос. Лётчик вздрогнул. Нет, это всего лишь воспоминание. Того, кто произнес эти слова, давно уже нет.

«Его нет в живых». Так сказал Директор.

– Костян! – позвал он. – Костян! Уснул ты там, что ли?!

Тишина. Где-то далеко капает вода. Лампа на столе не горит, в полумраке палатки видно, как падает свет по контуру закрытой двери. Макс огляделся и чуть не поседел – что это?! Справа, почти у двери, черное пятно, тень складывалась в характерный силуэт сидящего человека. И, кажется… Нет, сердце стучало так, словно собиралось вырваться из груди. Кажется, что у человека – бритая голова.

Да нет там никого.

– Костян!! – он повысил голос. – Спишь, лентяй!

– Привет, брат.

Лётчик вздрогнул.

Насмешливый хрипловатый голос. Знакомый до дрожи:

– Вот так проснешься однажды и некому водички подать.

Лётчика словно окатило ледяной волной.

– Убер?!

– Не, – в темноте хмыкнули, зашевелились. – Это твоя нечистая совесть и пары алкоголя. Конечно, блин, Убер. Что за идиотский вопрос?

Макс вскинул голову. Сердце бешено стучало.

Тень, что он принял за Убера, поднялась на ноги, сделала шаг вперед, на свет… и это действительно был он. Убер. Макс моргнул. Живой. И даже выглядящий примерно так, как тогда, на Звездной. Скинхед улыбнулся.

В руке – его, Макса, пистолет.

– Убер, я… – Макс остановил себя. Не хватало еще оправдываться. Оправдания всегда выглядят жалко, даже если ты имеешь на них право. Он выпрямил спину. Взял себя в руки. «Я – Лётчик».

Особенно если на оправдания у тебя права нет.

Убер ждал.

Безжалостное, насмешливое, неотвратимое возмездие с бритой башкой.

– Как мы это сделаем? – голос почти не дрогнул.

Убер хмыкнул. Глаза его блеснули в полумраке:

– Молча.

Убер бросил Максу ржавые кандалы. Лётчик машинально поймал, взвесил в руке. Тяжелые, ржавые, исцарапанные. Настоящие каторжные кандалы, как на Звездной. Что ж… Макс кивком поблагодарил Убера.

Значит, вот как повернулось.

Это будет схватка по каторжным правилам – без жалости и сомнений. И никаких оправданий. Противники скованы одними кандалами за одну руку, в другой руке зажат нож или кайло. В зубах – кляпы, чтобы не привлекать внимания охраны криками боли. Такая схватка идет до смерти одного из противников.

Лётчик покрутил головой, разминая шею.

Потянулся за кайлом. «Посмотрим, так ли хорош этот скинхед».

– Подожди, – остановил его Убер. – А поговорить?

– Пошел ты. – Лётчик замер. Буркнул: – Мне бы отлить для начала.

– Для конца.

Скинхед усмехнулся, потом мотнул головой в сторону стола. Там, среди недоеденных остатков ужина, рядом с бутылкой коньяка, стояла стеклянная бутылка с водой. Костян, заботливый, притащил боссу на утро – залить сушняк.

– Мне что, прямо в бутылку?!

– Ни в чем себе не отказывай.

Лётчик встал и охая, дотащился до стола. Ноги как квадратные столбы, еле шевелятся. Непослушными со сна пальцами отвинтил пробку с бутылки, выглотал воду. Прохлада пролилась внутрь, словно дар богов. Исчезла без остатка. Лётчик сразу почувствовал себя лучше. Это всего лишь обезвоживание. «Сейчас я приду в себя и – еще посмотрим, кто кого».