Неопрятный, в халате – но не медицинском, скорее похожем на халат мясника или продавца в супермаркете. Халат был забрызган кровью и грязью. Зеленые пятна. Ростом человек был почти с Костяна, худой, с гибкими длинными руками. Седые волосы торчали во все стороны. Обезумевший Эйнштейн.

Этого человека на станции называли Зеленым доктором.

Доктор наклонился над Максом – на мгновение тот почувствовал странную смесь ароматов, в чем-то даже приятную, но все заглушал мокрый запах плесени и земли. Древесный запах. Доктор отвел руки Макса в стороны, внимательно оглядел рану. Ножницами разрезал на Максе повязку, наложенную медиком станции. Отбросил в сторону. Вонь заставила его поморщиться.

Доктор раздвинул пальцами края раны, прицокнул языком. Глаза его были белесые, страшные. Зрачки словно наколоты булавкой.

– Пожалуй, стоит попробовать, – сказал Зеленый доктор. – У вас сильный организм. Может, еще не поздно.

– И я буду жить?!

Зеленый человек равнодушно пожал плечами:

– Возможно. Шансы один к двадцати пяти.

Макс дернулся:

– Один шанс выжить?!

Зеленый доктор кивнул:

– Ну, сейчас у вас точно ни одного шанса нет.

«Давай, Макс. На какое чудо ты надеялся? Давай, Лётчик». Где ты, бог-идиот? Мне нужна подсказка.

Макс почти чувствовал присутствие где-то там, в глубине метро, в склизкой вонючей пещере, этого сверхсущества. Бог-идиот ворочался во сне, глаза его под закрытыми веками бегали, словно он видел сон. А может все это вокруг, все мы, все, что на поверхности, все эти твари, ужасы и убийства – может, все это всего-навсего просто кошмарный сон бога-идиота?!

И если так и есть, то что, он, Лётчик, глава Нарвской, выпотрошенный как рыбина ржавой киркой, теряет?

Если его жизни и так нет?!

Лётчик решился. Хорошо, хорошо. Зеленый доктор кивнул, достал из своей огромной сумки маленькую стеклянную баночку…

«Из-под детского питания, что ли?» Макс зажмурился, снова открыл глаза. Баночка была совсем близко – в длинных пальцах доктора с обгрызенными грязными ногтями. А в баночке… Макса едва не вывернуло от омерзения. Маленький черный червяк. Тот извивается на стекле, раскрывает крошечную пасть с мелкими зубами-иглами. Их много. Очень много.

Зеленый доктор повернул крышечку, двумя пальцами выудил червяка из банки. Поднял повыше, на уровень глаз Макса. Червячок извивался – и шипел. Действительно шипел, как тонкий выброс пара.

– Откройте рот. И скажите «а-а-а», – велел доктор. Издевка.

Макс усилием разомкнул челюсти, открыл рот. И зажмурился что было сил.

Ааааааа! Жуткий, нечеловеческий вопль Лётчика разлетелся по станции, по тоннелям, по переходам. ААААА!

Даже Убер, выжидающий в одном из служебных ходов, услышал. Скинхед залег здесь, чтобы переждать погоню. Убер поморщился. Что-то этот крик ему напоминает…

Что-то, о чем вспоминать у него нет никакого, черт побери, желания.

Узел Садовая-Сенная-Спасская, двумя днями позже

– Я смотрю, меня тут особо не ждали. Но ничего, мы люди не гордые…

– Убер! – Комар вскочил. – Убер!

– Здорово, брат. Как вы тут без меня?

Герда с подозрением оглядела скинхеда.

– Ты что, опять в драку влез?

– Почему сразу – влез? – обиделся Убер. – Я ее устроил!

Выглядел скинхед неважно. Рубаха порвана, джинсы грязные, ноги босые (куда ботинки дел, спрашивается?), синяк в пол-лица, глаз заплыл так, что смотреть страшно.

– Оно и видно, – подвела итог Герда. – Снимай рубаху, я зашью. Что с тобой сделаешь.

Убер сидел у лампы, грел руки о кружку с кипятком.

– Ты зачем голову побрил, дитя природы? – спросил он у Комара. Тот смущенно погладил себя по лысине:

– Да я в армию записался.

– Ясно с тобой. А где Таджик?

– Бродит где-то. Что ты, его не знаешь?

Часом позже они все еще сидели и болтали. На станции уже погасили свет, отбой, завтра кому на работу, кому на войну, а они все не унимались. Герда ушла на перевязку, вернулась, почистила зубы и теперь посапывала, подложив ладошку под щеку, словно маленькая девочка. Убер иногда взглядом цеплял завиток на ее щеке, изгиб губ, отворачивался.

– Так ты Тарана знаешь?! – поразился Комар. – Вот это круто!

Убер зевнул с рычанием.

– Ну да. А что тебя удивляет? Я ему как-то жизнь спас.

– Ого!

– Потом он меня вытащил из конкретной жопы. Так что мы вроде квиты. Хотя тут забавней – он мне жизнью обязан, зато я ему – свободой. По мне, так я еще конкретно должен остался. Свобода, брат Комар, штука гораздо более серьезная и важная, чем жизнь.

Комар помолчал, обдумывая. Лоб его наморщился, как у младенца.

– А где он сейчас? – спросил наконец.

– Таран-то? Таран уехал. Говорят, махнул за горизонт. Искать свет для всего человечества. Он вообще человек серьезный, по мелочам не разменивается.

– А мы?

– А мы так и сидим в жо… то есть, во мраке. Слушай, любопытное дитя, давай уже спать, а?

* * *

Ночью Комар растолкал скинхеда. На станции гремели голоса, тревога и радость звучали в них. Кто-то затянул хмельную песню.

– Убер, слышишь?

– Иди на фиг… Чего тебе?

Комар не мог усидеть на месте. Новости были потрясающие.

– Веганцы предложили Великое Перемирие. На две недели, представляешь?!

Убер поморщился. Глаза красные, воспаленные от недосыпа.

– Заебались воевать, что ли? – он мучительно зевнул.

Комар пожал плечами:

– Наверное.

– И что тебя… беспокоит?

– На них не похоже, – ответил Комар честно.

– Ну, найди какую-нибудь подлость, вот и будет похоже, – пробурчал скинхед, перевернулся на другой бок и мгновенно заснул.

* * *

– Товарищ Ким, – кивнул главный безопасник.

– Здесь все ваши люди?

– Да.

– Вы поняли задачу?

– Да, товарищ Ким. Не беспокойтесь. Все сделаем, как надо.

«Товарищ Ким» помедлил.

– Будьте осторожнее, – сказал он наконец. – Мне этот человек нужен живым и невредимым. И помните, он очень опасен. Очень.

* * *

Утро, станция, завтрак на граните. Компания, хоть и не в полном составе, перекусывала, чем бог послал. На станции царило воодушевление. Великое Перемирие, как его назвали, вступило в действие.