помешает? А если асы узнают, что их Всеотец тоже немножечко заслуживает названия мужа женовидного?

Это и было мое заботливо подготовленное тайное оружие. Добиваясь Ринд, он не подумал, что единственный способ подобраться к ее ложу впоследствии будет грозить бесчестьем ему самому.

Он воззрился на меня, вникая в смысл моих слов. Переменился в лице.

– О коварная! – протянул он с насмешкой, не то над своей доверчивостью, не то над моей хитростью. В голосе его слышалось невольное восхищение. – Ты нарочно это подстроила? Думаю, ты сама и заставила меня так сильно желать Ринд, а ее – так упорно мне противиться? И когда я так ошалел, что стал неспособен думать, ты толкнула меня к этому позорному переодеванию, чтобы теперь угрожать мне…

– А ты думал, коварство – только твое оружие? Если будешь упрямиться, все асы скоро узнают…

– Ничего они не узнают, – перебил он меня. – Ты будешь молчать.

– Откуда тебе знать?

Тогда он улыбнулся и заговорил, глядя мне в глаза:

Фрейя-Ингвия, ни слова!

Затвори уста, Ванадис!

Рта плясун лежит недвижно

За оградой из жемчужин.

Как недвижен в поле камень,

Как молчит мертвец в могиле,

Как в ларце закрыто злато —

Фрейя-Ингвия безгласна

Без моей на речи воли.

От первых же слов его я застыла, словно превращенная в дерево. Я не могла шевельнуться, мне отказали все чувства, кроме слуха. Не в силах даже двинуть взглядом, я слушала его напевную речь:

Как, пронзен копьем, висел я

На ветвях, во власти смерти,

Фрея-Ингвия не смеет

Разомкнуть уста без Хрофта.

Как всевластна Хель во мраке,

Что сестра Змее и Волку,

Как она владеет Бальдром —

До погибели всех асов…

Он видел, что его чары на меня действуют; в его низком голосе зазвучало ликование, и он продолжал, налагая на меня оковы именами всех самых грозных сил и самых непреложных законов нашего существования:

Как неслышный шепот бездны

Только уху Хрофта внятен,

Фрейя-Ингвия, твой голос

На замок я запираю.

Как, стеная, поднял руны

Я, паря во мраке смерти,

Так и ты стенать лишь сможешь,

Коль нарушишь волю Тунда…

Все во мне звенело, эхом повторяя его слова. Он узнал мое первое имя. То, которое прикрыто титулом Госпожи. В глубинах Источника Один разглядел истинное имя, и оно дало ему власть надо мной. Этой властью он сковал меня, и я больше ничем не могу ему грозить.

Он взял меня за руку. Я не могла ему помешать.

– Вот видишь, моя дорогая, – ласково сказал он. – Не стоит враждовать со мной. Это не принесет ни пользы тебе, ни радости мне. Ты достаточно умна, чтобы твой разум одолел строптивость и упрямство. Я не хочу раздоров. Ты еще многому можешь меня научить, и мне нужна твоя дружба. Обещай, что не будешь пытаться вредить мне и подрывать мою власть. Я пока еще слишком плохо владею чарами укрощения – помнишь, что случилось с Ринд? Я буду безутешен, если мне придется применить это жестокое средство к тебе.

Среди своих вялых мыслей я не могла найти никакого выхода. Один – сильнейший чародей во вселенной, наложенные им чары не снимет никто другой, да и как я объясню, что случилось? Не стоять же мне до самого Затмения Богов, как безгласная береза возле Источника?

– Если ты пообещаешь быть мне другом, я сниму с тебя эти чары, – он заглянул в мои испуганные глаза. – Если согласна, кивни.

Способность двигаться вернулась ко мне ровно настолько, чтобы выполнить просимое. Говорить же я могла не больше, чем каменное изваяние.

Я кивнула. Оковы неподвижности уже тяготили меня, как настоящие цепи – не столько тело, сколько дух.

Один взял меня за обе руки, придвинулся вплотную и поцеловал – долгим властным поцелуем, как будто впивая обратно в себя наложенные на меня чары. Едва он меня выпустил, способность двигаться и говорить ко мне вернулась. Но на душе оковы задержались – я чувствовала глубокий страх перед его мощью, которая превосходит то, что я могла себе представить. Если я и смогу вновь бороться с ним, то не сейчас.

– Я ни к чему не стану тебя принуждать, хотя могу, как видишь, – ласково продолжал он. – Ты сама покоришься мне, когда поразмыслишь. И тогда все во вселенной придет в полное согласие: загадка жизни подчинится разуму, и мы вместе продолжим наш бесконечный путь познания.

– Пока не придет Затмение Богов… – прошептала я.

– И даже после того. Вернется Бальдр – это буду я. Вернутся Хёд и Хёнир – это тоже буду я. А о том, чтобы ты погибла, в пророчестве моей матери не было ни слова. У тебя и у меня впереди истинная, беспредельная вечность. Так неужели мы потратим ее на раздоры?

– Но я одна, а тебя опять будет трое! – Я засмеялась, хотя и довольно невеселым смехом.

Это красное пятно у него на груди… Я уже не раз его видела, его очертания казались мне знакомы, но только теперь я обратила на него внимание – оно было неуместно сейчас, когда облик Одина сиял силой и здоровьем.

– Что это? – Я коснулась этого пятна. – Я его уже видела где-то…

– Обжегся, когда ты дала мне сон-траву, багряно-алую, как кровь заката. Для Ринд, – добавил он, видя, что я в недоумении подняла брови.

Значит, не так уж мала моя сила, как он пытается меня убедить. Ожог не сходит, хотя с тех пор он менял обличья много раз. Разум вечно гоняется за тайной жизни, но стоит ему подумать, будто он ее поймал, как руки его остаются пусты, а тайна сияет по-прежнему недосягаемая на краю неба. Воля Одина сильнее всего на свете, светила движутся его волей. Но я – одна из немногих богов, у кого есть своя воля, независимая от него.

– Ну что же! – Наконец я настолько пришла в себя, чтобы обольстительно ему улыбнуться. – Выходит, ты меня переиграл!

Я положила руки ему на грудь и нежно поцеловала в губы. Все во мне непритворно затрепетало; он уловил этот трепет и поверил мне.

– Как стемнеет, приходи, – шепнула я. – Я удалю всех из дома и буду ждать тебя.

Не знаю еще, кого он найдет на моем ложе, но уж точно не меня…

И хотя я была довольна своей выдумкой, что-то не