— Я могу поставить свою избушку... Что мне?.. Я могу поставить свою избушку, если захочу... У меня хватит... Избушку... Свою...

Но рабочий люд продолжал потешаться над ним и сыпал насмешками. Измученные, обессиленные, они одеревенелыми руками докашивали нескончаемые полосы, но все-таки, несмотря на усталость, наслаждались местью. Правда, выгоду снова получил «финский барин», но он же был и посрамлен. Губы косарей насмешливо кривились под усами, мокрыми от пота и кваса.

Победитель пил квас, держа ковш обеими руками. Кончился нервный подъем, и на него навалилась безмерная усталость. Руки дрожали, и ноги отказывались служить.

Домой шли молча. Отто вся эта его затея теперь казалась ребячеством. Он больше не хотел говорить и вспоминать об этом. Оску тоже слишком устал, потому что ему пришлось работать за Элину. Она же насилу плелась, совершено отупев от утомления. Дошли до развилки, где надо было расстаться, и Аксели ждал от Элины хоть взгляда на прощанье. Она взглянула на него, но без всякого выражения. В глазах отразилась лишь апатия усталости. И лицо девушки в этот миг показалось Аксели будничным и обыкновенным. Оно даже не было таким красивым, как прежде. В глазах и в лице не хватало одухотворенности. Работа убила ее.

Отто на прощанье сказал:

— Насчет оплаты договоримся потом. Ты свое получишь сполна.

Оскар молчал, Элина так и не сказала ни слова.

Но Аксели не мог даже чувствовать разочарований С косой на плече он медленно брел домой. Ноги насилу повиновались ему. Возле сосны Матти ему пришлось сесть, Потом, повалившись на бок, он увидел пляшущие перед глазами разноцветные круги, и хозяйский ячменный квас пошел у него горлом.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

Вся деревня была возбуждена. Ездили в город, заказывали наряды. Ожидалась большая свадьба. Рабочий дом был готов, и в нем должны были обвенчаться Янне Кививуори с дочерью Силандера.

В Коскела шли споры и пререкания. Юсси не согласился заказать себе новый костюм, но шляпу ему Аксели все-таки купил.

— В этом старом котелке вы не пойдете. Иначе я останусь дома.

Аксели в последнее время стал явно заботиться о своей внешности. Он регулярно мылся и часто брил бороду. Несколько раз, к удивлению Алмы, он помогал ей убирать в доме. Младшим братьям он делал выговоры за неопрятность.

— А нельзя ли и нам завести половики?

Мать получила в подарок новое платье. Но с отцом Аксели бился напрасно. Что ему ни говори— скрипучий, сердитый старик упорно стоял на своем. Сын пробовал уговаривать, убеждать, требовать — все равно в ответ раздавалось лишь насмешливо-презрительное ворчание:

— Уж ты прикажешь... Да мне ни к чему... Наряжайся сам.

Свадебный подарок молодым тоже вызвал споры. У Алмы имелось тонкое льняное полотно на простыни, оно только зря лежало в ящике комода. Но, по мнению сыновей, это был не подарок. И, настояв на своем, они привезли из города сверкающую стеклянную вазу. Она оказалась удивительно дешевой, и ярлычок с ценой пришлось уничтожить.

После состязания в косьбе Аксели заходил в Кививуори и получил заработанные деньги, хоть сначала и не хотел брать, но за победу его никто ни словом не похвалил. Даже Элина. Напротив, она жалела войта и говорила о нем с сочувствием. Впрочем, она приветливо улыбалась Аксели и была с ним очень мила.

Приготовления к свадьбе начались за много дней — и в рабочем доме и у Кививуори. Эмма Халме была старшей поварихой. Анна тоже старалась, как могла. Вопреки обычаю, свадьбу решили справлять у жениха. Тут были практические соображения, а главное — свадьбой Янне и Санни хотели отпраздновать открытие рабочего дома.

— Ведь оба они — дети доверенных лиц трудового люда, — сказал Халме.

Аксели пришел в рабочий дом пораньше, отдельно от родителей и братьев. Он стыдился отца, хотя даже самому себе не смел признаться в этом.

Бревенчатые стены новой постройки оставались некрашеными. Кругом все было прибрано, подметено, но места выглядело еще необжитым. Правда, первые обрывки папиросных коробок уже кое-где валялись у кочек, но нигде еще не было видно ни пустых водочных бутылок, ни конфетных бумажек, ни выцветшей от дождя и солнца женской подвязки. Позднее, конечно, все это появится — вся эта шелуха и хлам, неизменно сопутствовавшие всевозможным пожарным, молодежным, рабочим, общинным и прочим домам, которые бескорыстный, сознательный и трудолюбивый народ Финляндии понастроил на каждом пригорке в качестве памятников своего культурного развития.

Аксели смешался с толпой, не пытаясь подходить к семейству Кививуори. Оску заметил его, но был очень занят — спешно нес куда-то женское пальто. Он должен был ухаживать за новыми родственниками — Силандерами, и ему даже поговорить c Аксели было некогда.

Вдруг все зашептали:

— Пастор... пастор идет... Дайте дорогу.

Пастор прошел через толпу, кивая головой во все стороны. Он улыбался любезно, но через силу. Конечно, он понимал политическую подоплеку этой свадьбы.

Он пришел совершить в рабочем доме первую требу, и его мучила мысль, что это подстроено с умыслом. С другой стороны, он не без злорадства думал, что даже социалисты вынуждены начинать со слова божия. Его встретили Отто и Анна, и почтительно проводили в дом. В таких случаях Отто умел вести себя вполне достойно.

Музыканты — скрипач и гармонист—стояли наготове. Наконец по толпе пронесся шепот:

— Идут... эй, там, посторонитесь... отойдите от двери!..

В дверях показались жених и невеста, и музыканты сразу заиграли. Многие соседи гадали: как-то будет выглядеть Янне? Но вид у него был безупречный. С серьезным лицом, глядя прямо перед собою, он спокойно вел Санни, которая шла рядом, опираясь на его руку и краснея от волнения. Очень чистый, подстриженный, в новом костюме, Янне был настоящим красавцем. Кумушки шептали, что невеста его не стоит.

— Он парень видный, ничего не скажешь. Только ведь дикий всесветный юбочник...

Затем началось венчание. Пастор выступил вперед с книгой в руке и откашлялся.

— Пред лицом бога и в присутствии названных свидетелей спрашиваю тебя, — провозгласил пастор, — желаешь ли ты взять в жены сию Александру Матильду Силандер?

— Да, — ответил Янне.

А Отто подумал про себя: «Вот когда наконец приходится дать определенный ответ».

Анна смотрела сосредоточенно-серьезно, но вскоре губы её задрожали, и она вытащила платочек. Вслед за матерью заплакала и Элина, но она не вытирала слез.

Аксели все время смотрел не на молодых, а на Элину. Но