— Пасторат тоже уборка?

— Да.

Барон одобрительно кивал головой. Потом он смотрел на войта и хмурился. Поместье проигрывало.

Вышли на третью полосу. Другие косари плелись далеко позади. Некоторые отстали уже на целую полосу, хотя работали и вечерами, при луне. Аксели чувствовал необычайную слабость, даже в голове шумело. Временами в ушах раздавался звон. Порой ему начинало казаться, что он попал в какой-то другой, нездешний мир. Он непременно должен был закончить первым и эту, последнюю полосу, иначе его победа оказалась бы спорной. Но он боялся, что не кончит, а свалится замертво на месте. Руки и плечи его были как в огне. Бедра, работавшие в раскачку три дня, чуть не скрипели.

За эти три дня он так похудел, что даже в лице осунулся. Под глазами легли тени, углы рта опустились, как врезанные. Уже и улыбка Элины не действовала на него!

Еще утром ему было приятно слышать за спиной разглагольствования Отто:

— Косарем надо родиться... Конечно, на свете найдется много мастеров помахать косой, но это ничего еще не доказывает...

Все эти три дня Отто умело подхлестывал Аксели. Чуть, бывало, покажется, что войт слишком продвинулся вперед, как раздается голос Отто:

— Нет, я бы не поверил, что парень так может... Гей, девушки! Хотите, я буду вашим сватом?

— У тебя у самого дочь невеста.

— Маленько не вышла. Маленько еще вот тут не хватает... А так, если сзади посмотреть, то ничего, я бы, пожалуй, отдал, если бы взяли...

И Аксели убыстрял темп.

Но теперь даже похвалы Отто были противны. У него не хватало внимания ни на что, кроме работы. Большая часть полосы пройдена, и войт остался позади, но Аксели и сам едва шел. Чтобы выдерживать правильный ритм, он должен был напрягать всю силу воли. Войт потерпел поражение лишь оттого, что занервничал. Силы у этого быка много, но он не сумел ею воспользоваться. Уже и сноподелы ворчали, что он торопится и кладет неровный ряд.

Люди не могли удержаться от замечаний, несмотря на то, что барон уже не уходил с поля. Аксели только злили их выкрики. Его ничем уже нельзя было подхлестнуть. В эту минуту он не замечал даже присутствия Элины. Жгучий пот заливал глаза. Острое лезвие косы мелькало перед ним как в тумане. И все вокруг окуталось туманом. Голова казалась деревянной, и в ней гулко, назойливо билась одна мысль: «Эту полосу надо выиграть!.. Только не торопиться… Только не нервничать...»

Скоро никто уже не сомневался, что парень будет первым, если только не свалится замертво. Все больше голосов предсказывало победу Аксели, и даже барон почувствовал общее настроение.

— Марттила!.. Теперь честь поместья... Пасторатски парень идет впереди. Поднажмит! Надо воевайт! Эта ваша последний шанс!

Но войт уже свое отвоевал. Враждебность массы лишила его той свободной, широкой ухватки, без которой настоящий успех невозможен. В ответ на окрик барона он пробормотал упавшим голосом:

— Я... вовсе и не думал мериться с ним... Работал, и всё тут...

Барон не пожалел побитого. Ему было ужасно досадно, так как теперь он понял, что все это нарочно подстроил тот самый дерзкий торппарь, которому уже сделано предупреждение о сгоне — тот, что вон там, позади складывает копенки, невинно улыбаясь. Барон с презрением отвернулся от войта:

— Не хорош!

Косари были не деликатнее барона. Канкаанпээ как раз в это время заканчивали свою полосу. Но у них, как и у многих отставших, было впереди еще много работы: в конце поля их ждали новые полосы. Элиас косил в очередь с отцом. Дойдя до межи, он с победным криком бросился пить квас и, захватив с собой косу, точил ее на бегу. Наскоро напившись, он побежал обратно, продолжая работать оселком. И тут же пустил струю, не стесняясь присутствия женщин.

— Уж такое время горячее... Надо поторопиться, а то Аксели выйдет победителем.

Барон стоял к нему спиной, но услыхав смешки и фырканье, обернулся. Элиас, правда, успел уже застегнуться, однако барон заметил усмешки и опущенные глаза женщин. Элиас на бегу точил косу, а добежав до своей полосы, принялся торопливо косить.

— Поднажмем! Войт не опасен, а вот Аксу еще может нас обогнать.

Барон заворочал глазами:

— Чего, чего?.. Чего парень делайт?

Окружающие потупились и занялись своей работой. Барон так ничего и не добился. Аксель сделал последние взмахи и встал, опершись на косу. Хотелось упасть на землю и лежать, но надо было держаться как ни в чем ни бывало. Барон подошел к нему.

— Хорош парень... Шертовски молодец! Я желайт хороши люди. Ты бросай пасторат и будь мой мужик. Я тебе торппа давайт.

Аксели уставился на барона тусклым, неподвижным взглядом. По-настоящему надо было гордо отказаться, но у него не было сил, и он только проговорил устало:

— Мне переезжать не годится... Некому поденщину отрабатывать.

— Ты разве один? Нет отец, нет братья?

— Есть. Но отец болен, а братья слишком еще молоды.

— Как только будешь надумаль, ты — ко мне... Для тебя всегда свободный место.

Войт, заканчивая полосу, слышал этот разговор. Человек, который из кожи лез ради своего хозяина, не был удостоен даже взгляда.

Отто ставил последнюю копенку и приговаривал как бы про себя:

— А ведь какой был молодец!.. И «Кансан Лехти» не читал. Неиспорченный был. Это другие, беспутные, даже лошадей своих научили читать социалистическую литературу.

— Чего там? Чего говориль?

— Да так, про себя.

— Ты зубоскал. Ты вечно всякой слово полно ехидством. Уходи прочь с поля! Чтоб твоя нога больше здесь не ступаль!

— И на поденщину не ходить?

— Никогда. Ты эта год—без отработка, без никакой повинности! Пока истекайт назначенный срок. Никакой отработка. Я не желайт видет. И никто вместо тебя. Это мой слово. Иди прочь.

— Так пусть господин барон не забудет, что сказано. Вы все слышали? Я живу в торппе до конца срока без отработки. Если хозяин передумает, я с того же дня начну ходить на поденщину. Но за прошедшее палец о палец не ударю. Что прошло, то прошло.

— Мое слово не нуждается свидетельски подтверждения. Эта парень хорош, ты — дермо. Иди прочь. Сию минуту прочь!

Но все же барон прежде ушел сам. Когда он скрылся из виду, все разом заговорили, хваля Отто за смелость. Никто еще так не отвечал барону. Тут и войту досталось на орехи. Сняв с куста сухую