глухо заворчал. Он был не очень уверен в своих силах, но не сомневался, что хорошие собаки всегда рычат на незнакомцев.

Но человек опустился на колени и почесал Томо за ушами, что-то приговаривая грубым низким голосом.

Томо плюхнулся на живот и позволил здоровяку чесать его, а ножки песика задрыгались в воздухе, когда человек нащупал то местечко, где почесывания нравились щенку больше всего – прямо под левой лапкой.

Наконец здоровяк выпрямился, Томо перевернулся и, встав на лапы и виляя хвостом, пошел вместе с незнакомцем к деревянной штуке, которая не была деревом. Большой человек нес плоскую белую вещь, которая пахла рыбой, а рыба была любимой едой Томо.

Человек положил белую вещь на пол, и да, в ней действительно оказалась рыба, Томо проглотил еду так быстро, как только мог, дочиста вылизав поверхность и понюхав снизу на случай, если вдруг под ней спрятано еще что-нибудь, хотя там никогда ничего не прятали.

Здоровяк опять опустился на колени и зажег огонь на длинных предметах: они обычно горели и давали свет, который требовался хозяйке, чтобы видеть. Томо наблюдал, как человек развернул плоскую несъедобную штуковину с запахом риса на поверхности другой, которая не была деревом (Томо однажды использовал ее для игры, и хозяйка сильно рассердилась), взял палочку, которой делают метки, окунул в черную жидкость (не имеющую ничего общего с водой и невкусную) и вздохнул громче ветра.

Томо наблюдал, приподняв ухо и наклонив голову набок.

Человек начал делать метки. Очень много и как раз на той штуковине, которая не была едой. Томо посмотрел на дверь, надеясь, что скоро придет хозяйка.

Потом он забрался на кровать, где было тепло, и продолжил следить за человеком, который время от времени останавливался, чтобы вытереть глаза, будто ему было больно. И Томо подумал, что здоровяк очень милый и, наверное, тоже будет ждать возвращения хозяйки (она, должно быть, скоро вернется), и поэтому Томо можно хоть ненадолго вздремнуть.

Щенок облизнулся – вкусная была рыбка – и уютно устроился под ворохом одеял.

Он слышал, как здоровяк скребет палочкой, оставляющей метки. Шорох напомнил щенку звук, который Томо слышал в груди хозяйки: так билось ее сердце по ночам, когда он сворачивался калачиком рядом с ней.

И с верой в то, что она скоро вернется, щенок закрыл глаза и заснул.

49

Или вообще ничего

Казалось, город проснулся еще до восхода солнца.

Ярко горели огни кузницы, грохотал по железу молот, и вздымались ввысь клубы угольного дыма. Члены стаи Края вечных бурь получили такие же доспехи, какие были у Кайи, нагрудники и шлемы с глазными прорезями из черного стекла. Они парили над Йамой, наполняя изумлением павшее духом население. Во главе неслась Юкико, доставляя помощь обездоленным, заверяя, что все будет хорошо. И, хотя люди были до глубины души потрясены тем, что мир закачался у них под ногами, они восприняли слова Танцующей с бурей с некоторым воодушевлением, поскольку из-под рукава ее одеяния, обдуваемого ледяным ветром, выглядывала татуировка клана Кицунэ.

Теперь дочь Лиса держала в своих руках будущее нации.

Раненых гайдзинов вывезли из крепости, переправили через реку и вернули соплеменникам на противоположном берегу Амацу. Хана взирала на переправу, сидя верхом на спине Кайи, и следила, чтобы ни одна из сторон не предпринимала попыток насилия. Соотечественники встретили воинов яростными объятиями, бросая удивленные взгляды на девушку и грозового тигра. Лицо Ханы было каменным, но холодный взгляд за темными стеклами очков противоречил сердцу, обливающемуся кровью в груди.

Каори разговаривала с оставшимися повстанцами и с Мисаки о мятеже. Она наблюдала за приготовлениями к похоронам убитых Кагэ – Мичи, Акихито и Даичи, а также собратьев, которые погибли в неравных схватках. Но в моменты затишья удалялась в сад в сопровождении Петра. Они беседовали о разных мелочах, незначительных перед лицом этого запредельного хаоса.

О мелочах, которые иногда заставляли Каори улыбаться.

Блэкбёрд засел в покоях Мичи и выходил только для того, чтобы вежливо попросить еды или питья. Щенок следовал за здоровяком по пятам, постоянно виляя хвостом.

Пальцы Блэкбёрда были перепачканы чернилами. Как и уши щенка.

Экипажу Землекрушителя вернули кожи и все остальное, кроме мехабаков, и попросили гильдийцев собраться в руинах капитула Йамы. Каждый был волен уйти, если пожелает. Однако Кенсай остался под охраной, самопровозглашенный Первый Бутон был заперт в одной из гостевых комнат Кицунэ-дзё.

Йоши же сидел на корточках на крыше, рядом стояла неоткрытая бутылка дорогого саке. Несмотря на царившее вокруг движение, взгляд юноши был прикован к темноте, сгущавшейся на южном горизонте.

Мысли Йоши были где-то далеко, вернув его в обычную жизнь простого человека, заставив снова и снова вспоминать его любовь.

Руки Йоши сжались в кулаки.

Боль пронзала грудь с каждым вздохом. Мягкий ковер и кровать с шелковыми простынями – единственное из оставшихся истинных наслаждений. На стене висело какое-то произведение искусства, а у дверей гостевой комнаты дежурили охранники. В плоти зияли пустотой штыковые разъемы, как рты, жаждущие ввода информации. Тишина в голове была такой черной и такой пугающей, какой он никогда не знал.

Он остался один. Впервые за долгое время.

Совершенно один.

– Дядя.

Голос заставил Кенсая открыть глаза, прогнал мутные сны из головы. Никакое не видение о величии после Пробуждения. А сбивающий с толку, извращенный бред, суета, подчеркнутая беззвучным гимном, ужас, слишком огромный, чтобы увидеть его мысленным взором…

– Дядя.

Кенсай захрипел и сел на кровати.

– Я слышал тебя, Киоши-сан.

– Это не мое имя.

Кенсай уставился на юношу, застывшего в дверном проеме, худого, бледного, с затуманенным взглядом, с глазами, запавшими в серые впадины. Он застыл у двери, обмотанный бинтами, с опущенными плечами и расширенными зрачками.

Если бы Кенсай не знал его так хорошо…

– Прости меня, Кин-сан. От старых привычек сложно избавиться. Как и от тебя, похоже.

– Вы продолжаете называть меня именем отца.

– Это и твое имя. Его дали тебе, когда твой отец умер. Благородный сын…

– Носил бы его с гордостью. Знаю.

– Но ты ведь не благородный сын? Ты – дворняжка, предавшая семью из-за любви к нечистой шлюхе. Если бы Киоши мог видеть тебя сейчас…

– Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться, дядя.

– Тогда зачем? Чтобы поиздеваться? Покаркать над моим телом?

– Рассказать правду.

– Тебе неведомо значение этого слова.

– Я предупреждал вас, чтобы вы не доверяли Инквизиции.

– Значит, решил позлорадствовать?

– Мертвые земли, которые мы помогли создать, дядя. Сажая лотос в каждом уголке. Отравляя почву, разорвав ее широкими трещинами. Поливая кровью невинных. Такова