В регионах, однако же, обходились и без «заигрывания». «В Секретариат Всероссийской секции поступают заявления от секций провинции, что на местах чинятся всевозможные препятствия в их работе, запрещается открытие библиотек, клубов, чтение лекций, а в некоторых местах производятся аресты членов без предъявления обвинения», – писали 26 апреля 1921 г. секретари ВСАУ Якобсон и Стыценко в своем обращении в ЦК РКП(б). В Сарапуле Вятской губ. губком большевиков запретил анархистам-универсалистам открывать клуб. Затем, без предъявления обвинений, местное ЧК арестовало активистов ВСАУ Анисимова и Бубнова. В городе Полозово той же губернии чекисты изъяли все организационные документы у анархиста-универсалиста Кожеменко. «Работа тормозится, всюду чинят препятствия, работников, отдающихся исключительно политической работе, преследуют за отказ от государственных повинностей. […] ЧК порывается к закрытию клуба и читальни, чинятся препятствия в политическо-культурной работе среди крестьян», – писали своим товарищам в Москву брянские анархисты-универсалисты Поварихин и Чмутов. «Организовать и вести даже слабую политическую работу нет возможности. Нужно мандат с заверением ЦК партии, в противном случае рискуешь попасть в ЧК», – свидетельствовал активист ВСАУ из среднеазиатского города Скобелева Бычков. «Нужно ваше содействие, делать ничего не дают, политическая работа преследуется, о пропагандистской и говорить нечего. Распространение литературы и то может быть связано с арестами», – жаловался московским товарищам симбирский анархист-универсалист Белов. На станции Янаул в районе Ижевска местные чекисты изъяли у универсалистов литературу и бумаги организации. В Самаре губком РКП(б) отказал активистам Самарской секции анархистов-универсалистов в выделении помещения под клуб.

Фактически опыт ВСАУ доказывает, что анархисты, как и представители других социалистических организаций в центре и регионах, были поставлены в ситуацию, когда решение об их деятельности зависело от большевистских партийных функционеров и чекистов и определялось их представлениями о целесообразности существования анархистских организаций. Для того чтобы провести какие-либо мероприятия всероссийского характера, также требовалось разрешение высших инстанций РКП(б). Так Всероссийское совещание ВСАУ было разрешено лишь с согласия Дзержинского, получившего соответствующий запрос Политбюро ЦК РКП(б). После Кронштадтского восстания, однако же, власти перестали быть столь благосклонными к активистам ВСАУ. Особенно, когда речь шла о росте ее рядов и расширении географического ареала организаций. Так, в начале марта 1921 г. Секретариат ВСАУ подал в Московское бюро Комиссии ВЦИК и СНК по делам Туркестана заявление с просьбой разрешить въезд в Туркестан своим активистам М.А. Громову и В.В. Кирсановой. Планировались организация групп ВСАУ, а также проведение «организационной и культурно-просветительной работы» в Полторацке, Самарканде и Ташкенте, в том числе – чтение лекций, открытие ее клубов и библиотек. На запрос Турккомиссии Секретариат ЦК РКП(б) ответил запретом на поездку.

В конце мая 1921 г. в докладной записке в ЦК РКП(б) о ВСАУ Самсонов-Бабий рекомендовал не допускать проведения ее съездов и конференций, как и создания новых секций в др. городах, стремиться к ликвидации существующих в случае возникновения повода и наконец – закрыть «Универсал».

В ответ на рост влияния анархизма ЦК РКП(б) 16 апреля приняло циркулярное письмо к губкомам с требованием усилить борьбу с анархистами. Рекомендовалось не допускать легализации анархистских организаций, открытия клубов и др. пропагандистских и культурно-просветительских учреждений. Предписывалось вести борьбу с анархистами везде, где бы они ни проявляли активность. Согласно декрету ВЦИК, в июне 1921 г. ВЧК получила право приговаривать анархистов и членов оппозиционных социалистических партий к срокам заключения до 2 лет во внесудебном порядке, только на основании партийной принадлежности.

Такие расправы вскоре развернулись во всю ширь. Так, в сентябре 1921 г. П.Д. Турчанинов был арестован и расстрелян по сфальсифицированному чекистами и подстроенному внедренным ими в анархистские ряды провокатором Штейнером делу о создании группы грабителей и фальшивомонетчиков. Вместе с ним были расстреляны 9 чел., в том числе известная анархистка Ф. Барон. Кроме того, по этому делу были арестованы еще 17 чел. по обвинению в связях с экспроприаторами, их укрывательстве, а также фабрикации фальшивых денежных знаков. 6 чел. приговорены к пяти и 4 к двум годам тюремного заключения.

Весной 1921 г. в Москве были проведены репрессии против лидеров анархистов, избранных в Моссовет. Прежде всего арестам подвергся Николай Петров-Павлов, трижды избиравшийся депутатом от профсоюза пищевиков. 28 марта 1921 г. он был арестован, но уже 11 апреля освобожден «под условие, чтобы… сократил до минимума свое выступление на митингах и собраниях рабочих». Другим условием был отъезд Петрова-Павлова до 1 мая в одну из подмосковных деревень, куда его пригласили местные крестьяне. Тем самым, очевидно, преследовалась цель удалить популярного рабочего деятеля из Москвы, не допустив его работы в Моссовете и возможного участия в Первомайских митингах и шествиях. 13 апреля он вернулся в Москву для участия в открытии Московского Совета нового состава и посещения тяжело больной матери. Посетив собрания Моссовета, Петров-Павлов выступил с докладом перед пекарями. Сразу после выступления, в ночь с 25 на 26 мая, он был вновь арестован МЧК по обвинению в том, что не сообщил чекистам о своем приезде. Сам же он отрицал, что давал какое-то обязательство такого рода и объявил голодовку с требованием освобождения. «Я думаю, что предъявлять ко мне такое требование, что почему ты, мол, не явился в МЧК и не сообщил о своем приезде, – весьма смешно и нелепо, ибо я не сотрудник чека и не должен давать отчеты о своем выезде и приезде. Я легальный массовый революционер, ни от кого не прячусь, у всех всегда наяву, на глазах, и агенты всегда меня видят. При том же меня видели чекисты на первом пленуме Мос[ковского] Совета, так спрашивается: зачем же мне еще нужно было являться в чека? Мне не только неприятно ходить в чека, но даже весьма очень тяжело проходить мимо чека по улице Лубянка», – писал он в своем заявлении по случаю ареста, направленном в Совет Общества политкаторжан.

На шестой день голодовки, 1 июня, Петрову-Павлову чекисты объявили, что теперь его сошлют на север, в город Великий Устюг Северо-Двинской губ. Несмотря на протесты и заявления о депутатской неприкосновенности, его посадили в автомобиль и отвезли на Ярославский вокзал. Переживая за больную мать, о которой он теперь не имел возможности заботиться, да и имея серьезные проблемы со здоровьем, Николай Иванович был вынужден дать обещание «в настоящий тяжелый момент Сов[етской] Респуб[лики] не выступать на рабочих собраниях и митингах».

В июне РСА возбудил ходатайство перед президиумом Моссовета о возвращении своего лидера из ссылки, но получил отказ. После этого он отправил резкое заявление протеста в Моссовет и к лидерам международного рабочего движения. «Если мы говорим о единстве работы по рабочему движению с западноевропейским пролетариатом, а именно с синдикалистами революционно-левого крыла, так почему же Вы своих револ[юционных] синдика[лис]тов преследуете, сажаете в тюрьмы и ссылку… Какое м[о]жет быть единство? Это есть сплошной кошмар и издевательство над инакомыслящими революционерами-анархистами. Вы хотите т[ак] же использовать европейских синдикалистов, как Вы использовали нас, анархистов всех течений в Октябрьские дни 1917-го года?» – писал он.