верхней части города, имевший много отделений и большую клиентуру среди нашего еврейского населения мелких торговцев, людей с небольшими средствами и небольшим образованием, из которых и черпалось все его руководство". Их позиция оказалась недальновидной, поскольку крах банка потряс доверие всей Америки. Это был крах, которого можно было легко избежать путем предложенного слияния.

Если бы не большое количество вкладчиков, Банк Соединенных Штатов не заслуживал бы выживания. Его подразделение, занимавшееся ценными бумагами, спонсировало некачественные акции и выпускало вводящие в заблуждение проспекты, а также манипулировало собственными офисами банка. Два его владельца были посажены в тюрьму за недобросовестную банковскую практику. Один из них, президент банка Бернард К. Маркус, был дядей Роя Кона, который всегда винил в крахе банка антисемитский заговор. Даже управляющий банком Бродерик был обвинен в том, что не закрыл банк раньше. (После двух судебных процессов он был оправдан.) Приходилось спасать такой банк, что, несомненно, раздражало патрицианских банкиров. Но если учесть, что в те годы было проведено так много операций по спасению Morgan, подкрепленных высокопарной риторикой о спасении банковской системы, трудно поверить, что религия не была одним из основных факторов, повлиявших на отказ Уолл-стрит действовать. Сотни тысяч еврейских вкладчиков не стоили одного Чарльза Митчелла. Евреи всегда были слепым пятном в видении Моргана, не меньше, чем в те времена, когда Пьерпонт Морган соперничал с Джейкобом Шиффом.

После "черного четверга" газета New York Times сообщила, что "распродажа оставила лондонский "Сити" в удобном положении, когда можно сказать: "Я же говорил". Этого давно ждали". "Во многом Лондон выиграл от обвала, так как инвесторы перевели средства из Нью-Йорка, ослабив нагрузку на британские золотые запасы. В 1930 г. даже наблюдался кратковременный всплеск иностранного кредитования, поскольку Лондон стал надежным убежищем для инвесторов. В то же время более глубокий прогноз для Великобритании оставался мрачным. Промышленность страны находилась в упадке, безработица росла, а лондонский порт был уязвим для распространяющегося протекционизма. Несколько стран Содружества, зависящих от экспорта сельскохозяйственной продукции, - Австралия, Канада и Индия - раньше других пострадали от депрессии, и это больно ударило по Сити.

Однако настоящий кризис Англии, как и предполагал Монтегю Норман, возник в Центральной Европе. Репарации продолжали обременять экономику Германии и поляризовать ее политику. В марте 1930 г. доктор Шахт подал заявление об отставке с поста президента Рейхсбанка, протестуя против дополнительных долговых обязательств Германии, предусмотренных планом Юнга. День расплаты для Германии, которого так боялись и так долго предсказывали, был близок. На выборах в сентябре 1930 г. национал-социалисты и коммунисты одержали значительные победы, а канцлер Генрих Брюнинг начал проводить антисепаратистскую политику. Правое крыло воспользовалось проблемой репараций. 5 января 1931 г. доктор Шахт присутствовал на званом обеде, устроенном Германом Герингом. За свою жесткую позицию по вопросу репараций Шахт стал большим любимцем национал-социалистов. На этом ужине он познакомился с Гитлером и Йозефом Геббельсом и стал важнейшим связующим звеном между нацистами и крупным бизнесом Германии. Весной того года, когда в Германии разгорелись политические уличные бои, усилилось давление с целью сбросить версальское бремя.

В эту и без того нестабильную ситуацию мощным толчком стал крах крупного банка. 11 мая 1931 г. потерпел крах Credit Anstalt. Это был не только крупнейший банк Австрии, но и, вероятно, самый важный банк Центральной Европы. План спасения, объявленный Австрийским национальным банком и Ротшильдами, лишь предупредил мир о беде и привел к массовому бегству. Катастрофа охватила всю Центральную Европу, обрушив австрийские и немецкие банки. В июне Норман предоставил экстренный кредит центральному банку Австрии для поддержания курса шиллинга - его лебединая песня в качестве мирового кредитора последней инстанции. Вместе с экстренным кредитом Германии это ознаменовало конец британского финансового лидерства в 1930-х годах.

Именно на этом фоне 5 июня 1931 г. Ламонт позвонил Гуверу и предложил объявить каникулы по выплате военных долгов и репараций. Без этого, предупреждал он, может произойти европейский крах, способный продлить американскую депрессию. Как следует из документов Ламонта, Гувер отреагировал на это в сварливо-оборонительной манере: "Я подумаю над этим вопросом, но с политической точки зрения это совершенно невозможно. Сидя в Нью-Йорке, как вы, вы не имеете ни малейшего представления о настроениях в стране в целом по поводу этих межправительственных долгов". Банкир эпохи дипломатии, Ламонт не просто изложил свои аргументы в экономических терминах: он сделал безоглядный политический призыв. "В наши дни вы слышите, как многие люди шепчутся о том, что администрация должна уклониться от участия в конвенции 1932 г., - сказал Ламонт Гуверу. "Если бы вы выступили с таким планом, как этот, эти шепотки замолчали бы в одночасье". В заключение Ламонт сказал, что если план будет реализован, банк скроет свою роль и позволит Гуверу приписать себе все заслуги: "Это ваш план, и ничей больше". Каким же хитрым был Ламонт, когда шептал Гуверу на ухо!

Министр финансов Меллон попытался отмахнуться от этой идеи и списать долг на европейские проблемы, но Гуверу уже надоел близорукий изоляционизм. Вечером 20 июня 1931 г. он позвонил Ламонту в Торри Клифф, его дом на Палисадах, и сообщил, что только что объявил годичный мораторий на выплату военных долгов и репараций. Он знал, что Франция будет возмущена милосердием, проявленным по отношению к Германии, и спросил, сможет ли Ламонт представить этот план французам. Ламонт выразил сочувствие позиции французов, но при этом напомнил Гуверу, что с ними труднее всего иметь дело - эта тема постоянно звучит в его письмах. В конце концов, он согласился лоббировать интересы французского правительства через Банк Франции. Как и предсказывал Гувер, французы сочли мораторий англо-американским заговором, направленным на то, чтобы позволить Германии избежать выплаты репараций.

Мораторий Гувера стал запоздалой реакцией на разрушение мировой финансовой системы. Банк "Данат", один из крупнейших в Германии, потерпел крах 13 июля 1931 года. Канцлер Брайнинг со слезами на глазах отверг предложение о спасении банка из Нью-Йорка, опасаясь, что в ходе такой операции может всплыть проблемный кредит, выданный сыну президента Гинденбурга Оскару. После краха Danat Германия была вынуждена закрыть Берлинскую биржу и городские банки. По всему миру кредиторы требовали погашения немецких займов. Выпуск облигаций Германии и Австрии под руководством Моргана, о котором в 1920-х годах трубили трубы, рухнул с пугающей быстротой. Вся кропотливая работа того десятилетия рушилась.

Теперь кризис переместился в Лондон, так как инвесторы прослеживали финансовые связи между Германией и Англией. Летом 1931 года инвесторы массово сбрасывали стерлинги. Даже без Германии фунт стерлингов уже находился в плачевном состоянии. В конце июля