«Чулан один, ваша милость, — ответила женщина. После чего, помедлив, добавила:- Но есть еще картина, у меня во флигеле. Если пожелаете, я принесу».

Нейл пожал плечами, и экономка, сочтя это согласием, принесла в гостиную большой, обрамленный тяжелой резной рамой холст, бережно обернутый шалью.

«Господин Эшби считал себя неважным портретистом, — сказала она таким тоном, что было понятно — она с этим утверждением не согласна. — Но ваша матушка любила эту картину. Она, конечно, не могла взять ее с собой, когда уезжала, а мне стало жаль держать ее в темном чулане, и я осмелилась…»

Госпожа Бэрр, не договорив, водрузила свою ношу на буфет и размотала шаль.

Это был автопортрет — и в то же время портрет семейный. С яркого, насыщенного красками полотна на Нейла взглянула молодая пара, замершая в проеме распахнутого окна, за которым зеленело лето: стройный мужчина с длинными, по плечи, каштановыми волосами, в старомодной белой рубахе и распахнутом зеленом жилете, на котором виднелись следы краски, и женщина — светловолосая, тоненькая, в яблочно-зеленом платье, оттенявшем фарфоровую белизну кожи. Она стояла позади мужчины, прижавшись к его плечу и положив тонкую руку ему на локоть; большие светло-голубые глаза ее светились счастьем, а губы были приоткрыты в беззвучном смехе. Господин и госпожа Эшби. Нейл скользнул взглядом по лицу матери — это, конечно, была она, пусть и совсем на себя непохожая. Герцогиня эль Хаарт никогда не смеялась. Она была воплощением сдержанности. Нейл перевел взгляд на улыбающегося Итана Эшби, и тут же отвел его в сторону, почему-то чувствуя себя предателем.

«Очень… реалистично, — неловко пробормотал он, — пожалуй, вы правы, госпожа Бэрр, художник себя недооценивал».

Экономке его замечание пришлось по душе.

«Этот портрет он закончил незадолго до вашего рождения, — сказала она, глядя на картину. — Здесь они с вашей матушкой еще молодожены… Ума не приложу, что его милости в этой картине могло не понравиться».

Нейл неопределенно шевельнул плечом. Лично ему не нравилось в этой картине всё, начиная от самого факта ее существования. К чему только экономка вообще о ней заикнулась?.. «Держала бы при себе, коль так уж она хороша», — пасмурно подумал молодой человек, однако госпожа Бэрр его смущения не заметила.

«Счастливое это время было для Белой усадьбы, — задумчиво проговорила она. — Господин Эшби много писал — он называл вашу матушку своей музой, а она все смеялась. Говорила, что для настоящей музы ей недостает крыльев… Вы, конечно, не можете этого помнить, ваша милость».

И слава богам, подумал Нейл. Хватит с него и картин — что этой, что той, наверху, изуродованной огнем.

«Они были очень красивой парой, — продолжала бормотать экономка, вся во власти воспоминаний. — И ваш отец был удивительный человек, ваша милость, — как жаль, что вы совсем не знали его! Конечно, ваша матушка наверняка вам рассказывала, и все же… Это было большое горе для нас, когда его не стало. Все в Белой усадьбе любили его, и ваша матушка…»

Он внутренне застонал. Да замолчит эта старуха или нет?

«…в последние дни она совсем не отходила от него, и сама стала похожей на тень. Он умер у нее на руках, и, да простят меня боги, я боялась, что ее милость после этого руки на себя наложит — так уж она убивалась по вашему батюшке!»

Нейл дернул щекой и раздраженно переступил с ноги на ногу. Отчего-то ему вдруг подумалось, что покинь этот бренный мир герцог эль Хаарт, его супруга вряд ли станет «так убиваться» по этому поводу.

«К счастью, ваш отец оставил вашей матушке вас…»

Ну нет, довольно. Не желает он больше все это выслушивать! Нейл, из последних сил держа себя в руках, поднял голову.

«Спасибо, госпожа, — ровным голосом произнес он, не глядя на экономку. — Можете идти».

Женщина, умолкнув, взглянула ему в лицо и тут же опустила глаза. «Как угодно вашей милости», — чуть дрогнувшим голосом отозвалась она и вышла из гостиной. Портрет остался стоять на буфете. Нейл долго смотрел на него, хмурясь и морща брови, потом отнес наверх, в бывшую спальню матери, пристроил с краю небольшого зеркального трюмо и отступил на шаг. Он напряженно всматривался то в собственное отражение, то в улыбающееся лицо Итана Эшби, ища хоть какое-нибудь сходство, но, к немалому своему облегчению, так ничего и не нашел. «Верно, и впрямь кровь эль Хаартов оказалась сильнее», — подумал он, опускаясь на краешек кровати. Обвел взглядом маленькую, скромно обставленную комнату и вновь остановил его на портрете родителей. Они смеялись, глядя куда-то сквозь него — молодые, полные жизни, беззаботно-счастливые люди, которые не имели к нему никакого отношения. Нейл не знал эту девушку с озорными искорками в широко распахнутых глазах, не знал и смешливого художника в зеленом жилете, которого старая экономка упорно именовала его отцом. Конечно, глупо сердиться за это на бедную женщину, ведь все так и есть. Этот человек действительно его отец. «Отец», — вслух повторил Нейл, глядя на портрет, но вместо улыбающегося лица Итана Эшби перед ним встал образ герцога эль Хаарта: узкое лицо аскета, спокойные серые глаза, прямой, резко очерченный подбородок… «Ценность кровных уз сильно преувеличена, мой мальчик», — всплыл в памяти мягкий, ласковый голос, и Нейл улыбнулся в ответ. Потом посидел еще немного и поднялся. Прошлое должно оставаться в прошлом, так, кажется, сказал отец в ту ночь, возле пруда?.. Что ж, он, как всегда, был прав. И, слава богам, жив, в отличие от Итана Эшби — как тогда, так и теперь.

Нейл забрал портрет с трюмо, вернул его на буфет в гостиной и на следующий день, после завтрака, послал за экономкой. «Я решил насчет картин, госпожа Бэрр, — сказал он. — И отобрал несколько — вот эти три — думаю, они хорошо будут смотреться в гостиной. Что же касается портрета моих родителей — полагаю, лучше вас его никто не сохранит».

«Вы хотите, чтобы я унесла его, ваша милость?..»

«Я дарю вам его, госпожа. Уверен, мама бы меня в этом только поддержала. Эта вещь дорога вашему сердцу, я знаю — и с моей стороны было бы несправедливо отнимать ее у вас».

Экономка спорить не стала. Картина отправилась обратно во флигель, Нейл в очередной раз вздохнул с облегчением, но с тех пор Белая усадьба окончательно превратилась для него в подобие гостиницы. Она не была ему домом — его настоящий дом был за много миль отсюда, и теперь Нейл знал это твердо… Вскоре он наткнулся в лесу на заколоченный охотничий домик, куда больше подходящий единственному жильцу, чем громоздкая храмина усадьбы, и отдал управляющему соответствующие распоряжения. Работы были начаты незамедлительно.

* * *

Солнце уже зашло, когда Нейл вернулся со стройки. Охотничий домик покрыли черепичной крышей, обшили тёсом, вставили новые оконные рамы, заменили дверь, и теперь он являл собой вполне пристойное зрелище — правда, пока только снаружи. Внутри еще предстояло много работы. «Жаль, раньше середины июля вряд ли получится переехать, — думал Нейл, шагая по петляющей меж деревьев тропинке. — Ну да ничего, уж потерплю как-нибудь еще пару недель» Он отстраненно прислушался к мягкому шелесту травы за спиной и поморщился. К чему нужна эта охрана? Конечно, отцу виднее, да и есть с кем позаниматься, чтоб к сентябрю не растерять форму, но этот неусыпный надзор все-таки порой очень мешает. И ладно бы один-два бойца! Но целая пятерка?.. Отец говорил, что на дорогах сейчас неспокойно, из-за прошлогодней засухи многие помещики едва сводят концы с концами, все зерновые запасы пошли на посевную, а до сбора урожая еще нескоро — и полуголодные крестьяне частенько промышляют старым добрым разбоем, однако здесь-то они откуда? Нейл еще ни разу не покидал границ имения, да и не собирался этого делать. А его собственные крестьяне от голода не пухли: Белая усадьба стояла почти на самой границе Предгорья и Разнотравья, последствия засухи в этих местах были совсем незначительны, и пусть урожай тоже выдался в прошлом году не бог весть, герцог эль Хаарт позаботился о том, чтобы обитатели сыновнего имения не знали нужды в трудное время. И Нейл решительно не мог взять в толк, чего ему в таком случае следует опасаться…