– Что Белоруссия?

– Белоруссия резко отказала, несмотря на предложениеконгресса США дать ей безвозмездную ссуду в размере двадцати семи миллиардовдолларов.

– Уф, хоть одна страна не продалась. Ладно, намостается только держаться. И надеяться.

– На что?

Я пожал плечами:

– Будь я религиозным или хотя бы прикидывающимся им,сказал бы: на Божью волю.

Он помрачнел.

– Значит, у нас нет других ресурсов?

– Вы знаете сами. У нас слабая надежда только на то,что Юса ошалела от успехов, откусывает куски все больше и… подавится.

Он спросил с невеселым сарказмом:

– Сама? Раньше мы могли сокрушить ее своими руками.

– Я реалист, – ответил я. – Сейчас мы несправимся даже с Верхней Вольтой. Да, Юса рухнет от груза собственных проблем.Она всегда жила, как животное, сиюминутными интересами и сейчас так живет. Дляживотного это нормально, для человека – чревато, а для общества – неизбежнаягибель.

Я повернулся к телеэкранам, там все та же Москва, спокойнаяв своей привычной суетливости, так же снуют автомобили, протискиваютсябольшегрузные автобусы, масса народа втискивается в широкие подземные норы, издругих выплескиваются такие же массы, тут же разбегаются во все стороны кавтобусам, троллейбусам, маршруткам, такси. Немногие торопятся сразу же краспахнутым дверям супермаркетов: возле любого выхода из метро множествоторговых точек разного калибра…

Не сообразили еще, мелькнула мысль, что происходит? Иликакой-то особый день, что еще не поняли, что где-то льется кровь, горят дома,танки проносятся через поля и сады, разносят строения, под гусеницами гибнутлюди, в основном – женщины и дети, мужчины сражаются с оружием в руках… И чтоскоро у нас будет такое же точно.

Внутри пошел распространяться холод, словно в грудиобразовалась дыра, в которую заглянул космос. Нет, люди смотрят новости. Видятразрушенные дома, окровавленные тела, обмениваются впечатлениями, не забываядосаливать суп, добавлять сметанки или майонеза, с удовольствием едят, смотрят,а когда надоедает, переключают на футбол или ток-шоу…

Произошло намного более страшное, чем просто не поняли.

Геннадий, шофер, смотрел вопросительно, я махнул рукой:

– Домой, Гена. Выходные надо проводить с семьей.

Телохранитель распахнул передо мной дверцу, изнутри пахнулопокоем и безопасностью. Я со вздохом облегчения вдвинулся в салон, сиденьедружески обхватило мое седалище и подставило под спину добавочные валики в техместах, где у меня прогиб позвоночника, не то лордоз, не то сколиоз, а то ивовсе ишиас.

Мимо проехал один черный лимузин, другой, но раньше всех изворот Кремля выметнулись машины с мигалками. Сейчас там впереди по всему путиследования президентского кортежа уже перекрывают движение. Нехорошо, конечно,ради моих удобств ограничивают столько людей, не привык и уже не привыкну, но,с другой стороны, все-таки приятно, нечего прикидываться тряпочкой. Теперь,после семи лет такой езды, уже озверею от множества светофоров, не говоря уже опробках. Да и ребята из службы безопасности начнут массами увольняться: еслипрезидент начнет останавливаться на каждом перекрестке, его шкура будет стоитьдешевле бараньей.

Моя дача, как я называю по привычке президентский особняк,расположилась в уютном сосновом лесу. Медики говорят, что очень здоровомфитонцидами, а служба охраны довольна тем, что такой лес просматриваетсянасквозь, все стволы ровные, как телеграфные столбы, любое отклонение заметносразу.

За высоченным забором видна только крыша, а когда воротараспахнулись, открылся вид на дивной красоты лужайку. Здание на той стороне, кнему широкая дорожка, везде пусто, только темные глаза телекамер следят закаждым движением. Да еще, как я это уже знал, стволы крупнокалиберных пулеметовзамаскированы и управляются хитрой автоматикой. Крупнокалиберных потому, чтопули из простых автоматов, как вежливо объяснил Крамар, уже не пробиваютсовременные бронежилеты. Есть и еще разные охранные штуки, добавил он, но недело президента вникать в такие мелочи.

На крыльце показались Антон, Димка, Анфиска – мои внуки ивнучки. Самая младшая, Оленька, ринулась навстречу, растопырив ручонки и визжаот счастья. У меня не очень удачные дети, в смысле, чересчур интеллигентные,что значит – каждый по три раза женат или замужем, всякий раз оставляли своимполовинам квартиры, начинали заново, из гордости помощи не просили, да я и непредлагал, пахали, заново строили карьерки, снова ошибались, страдали,терзались, зато внуки и внучки от всех этих браков получились здоровые,крепенькие и умненькие. Моя Людмила собирала их под свое крылышко, счастливовошла в роль бабушки, квохтала и распускала крылья, укрывая их от дождя, ветраи даже солнечного света.

– Ну, здравствуй, – сказал я, приседая. Оленьканалетела с разбегу, обхватила за шею, по ступенькам я уже поднимался, держа еена руках. – Ты поправилась за неделю!

В дверях появилась Людмила, глаза ее с любовью и тревогойпровели по моему лицу ласковым взглядом. Я ощутил теплоту.

– Оленька, – велела она, – слезай. Дедушкетяжело.

– Да не тяжело мне, – ответил я.

– Не прикидывайся, – сказала она невесело. Глазаее заблестели. – Мне Глеб Остапович все рассказал.

– Да плюнь, – отмахнулся я. – Что эти врачипонимают!

– Понимают, – возразила она все так жепечально. – Теперь медицина ого-го!.. Да и у нас дом – полная чаша. Теперьбы только жить да жить…

На веранде уже накрыт стол, оттуда навстречу выметнулся Дик,помесь далматинца с ротвейлером, я опустил Оленьку на пол, она ухватила Дика захолку, повисла с радостным визгом. Дик осторожно потащил ее наружу.

– Наконец ты можешь забыть о своемпрезидентстве, – сказала Людмила с укором. – Отдохнуть, расслабиться…

Я улыбнулся виновато:

– Прости, но мне на отдых разве что полтора часа. Япригласил Забайкальца и силовиков, нужно кое-что успеть утрясти и принятьрешения еще до начала рабочей недели.

– О господи! – воскликнула она.

– Извини, – повторил я. – Если хочешь, то поокончании президентского срока я не пойду ни на какую кафедру, просто заживупенсионером. А что, это же, наверное, здорово: выращивать розы. Или капусту.

Ее лицо осветилось, словно там внутри загорелась не свеча, ацелая люстра.

– Правда? Я давно об этом мечтала. А то вижу тебя раз внеделю… Уж не пойму, то ли ты в изоляторе строгого заключения, то ли я?

– Издержки профессии, – объяснил я. – Вернее,должности. Потом, когда все кончится, мы с тобой поездим по свету без всякойохраны. И не только по соседям, но и вообще… по всяким там Египтам, где ты такхотела побывать.