У власти практически не было других возможностей, кроме подавления восстания силой оружия. Когда такое решение было принято, последовали быстрые и решительные действия. Командование сомневалось в надежности севастопольского гарнизона российской армии: согласно некоторым сведениям, два пехотных полка, 49-й Брестский и 50-й Белостокский[896], были на грани мятежа. Поэтому эти подразделения были выведены из города; офицеры хотели оградить рядовых от местных агитаторов (моряков и жителей города), которые проносили революционные манифесты в казармы. Тем временем большая часть инженерных войск крепости перешла на сторону бунтующих моряков. 26 ноября большой отряд вооруженных саперов во главе с унтер-офицером Барышевым переправился в казармы 20-го флотского экипажа. Моряки встретили армейских товарищей громкими криками «Ура!»[897]. В тот же день в Севастополе объявили военное положение; в Крыму уже собирались верные правительству войска, чтобы подавить революционную деятельность.

Центр восстания переместился на «Очаков», легкий крейсер водоизмещением 6645 тонн, вооруженный двенадцатью 152-мм (6-дюймовыми) орудиями. Этот современный корабль был построен в Севастополе и спущен на воду в 1902 г., но к началу революционных событий 1905 г. еще не был введен в строй. В ноябре 1905 г. «Очаков» стоял на якоре в Севастопольской бухте и не был полностью годен к эксплуатации. Когда часть офицеров сошли на берег, команда захватила судно. Восставшие избрали капитаном тридцатиоднолетнего старшего баталера Сергея Петровича Частника и подняли на мачте «Очакова» красный революционный флаг. На следующий день, 27 ноября, члены Матросской комиссии посетили Шмидта в его квартире на Соборной улице и предложили возглавить революционное движение. Вместе со своим шестнадцатилетним сыном Евгением Шмидт поднялся на борт «Очакова» и стал руководителем второго восстания на Черноморском флоте. 15 (27) ноября на мачте крейсера был поднят сигнал: «Командую флотом. Шмидт». Корабли военно-морского флота, базировавшиеся в Севастополе, поделились примерно поровну: половина экипажей поддерживала восставших, половина хранила верность царю.

Красные флаги взвились на мачтах эсминцев «Заветный», «Зоркий» и «Свирепый», миноносцев № 265, 268 и 270, а также других кораблей на якорной стоянке в Южной бухте. К ним присоединились броненосец «Пантелеймон», крейсер «Гридень», минный транспорт «Буг», канонерская лодка «Уралец», учебные суда «Днестр» и «Прут». Всего в восстании участвовало около 2200 моряков на судах, а также 6000 человек из береговых подразделений[898]. Согласно газетной статье, основанной на версии обвинения во время суда, Шмидт винил во всех бедах правительство, заявив, что Россия залита кровью, унижена и обесчещена. По его мнению, страну спасет только немедленный созыв конституционного собрания. А до тех пор он призывал своих подчиненных усилить агитацию на берегу и потребовал, чтобы остальные суда в Севастополе присоединились к восставшим. Однако убедить удалось далеко не всех моряков Черноморского флота: на «Синопе» революционерам сочувствовали не более четверти экипажа, а на «Трех святителях» — пятая часть[899]. Когда Шмидт призвал капитана «Меркурия» присоединиться к нему, так как «с ним бог, царь и весь русский народ», последовал быстрый и недвусмысленный ответ: «Мы служим царю и Отечеству, а ты, разбойник, заставляешь себе служить!»[900]

Утром 28 ноября Шмидт произнес необыкновенно дерзкую речь. Он заявил, что с юности занимается революционной деятельностью. «Опираясь на войска, флот и крепость», он решил потребовать от царя немедленного созыва Учредительного собрания. В случае отказа, говорил он, «я отрежу Крым, пошлю своих саперов построить батареи на Перекопском перешейке». Более того, в ожидании того, что рабочие по всей России объявят забастовку в его поддержку, он выдвинул следующие требования: Крым становится республикой, а он сам — «президентом и командующим Черноморским флотом». Затем он перешел к угрозам: «Мне мешают только казаки, поэтому я объявил, что за каждый удар казачьей нагайки я буду вешать по очереди одного из вас, моих заложников, которых у меня до ста человек». В конце своей речи Шмидт предупредил заложников: «Поэтому, если вы дорожите своей жизнью, пишите родным и знакомым, чтобы они хлопотали о выполнении моих условий — удалении войск и снятии осадного положения». «Севастопольская газета» напоминала читателям: действия Шмидта таковы, что «он как бы душил власть за горло». Однако «он должен был знать, что если эта власть существует и представляет собой реальную силу, то она не может иначе поступить, как задушить его самого»[901].

Революционные события заставили правительство перейти к решительным действиям; для подавления мятежа в Севастополь в спешном порядке были направлены войска из Крыма и соседних губерний. Закон и порядок поручили восстановить командиру расквартированного в Севастополе 7-го армейского корпуса генерал-лейтенанту А. Н. Меллер-Закомельскому и главнокомандующему Черноморским флотом вице-адмиралу Г. П. Чухнину. Обоим были даны диктаторские полномочия. Они быстро развернули пехотные и артиллерийские подразделения для борьбы с восставшими. Чухнин рассчитывал на экипажи броненосцев «Ростислав» и «Три святителя», а также других судов, в большинстве своем сохранявшие верность правительству. Подавление мятежа на флоте было решительным и безжалостным. 28 ноября в 15:30, после того как ультиматум о капитуляции восставшие отвергли, Меллер-Закомельский и Чухнин отдали приказ открыть огонь. Пушки береговой обороны крепости и кораблей флота были направлены на «Очаков» и эсминец «Свирепый». Одновременно батареи полевой артиллерии, расположенные на Малаховом кургане и Историческом бульваре, начали обстрел казарм флотской дивизии[902]. В тот день посетители панорамы, вероятно, не могли не задумываться о горькой иронии ситуации: через пятьдесят лет после обороны Севастополя русские моряки и солдаты обстреливали корабли флота и береговые сооружения, убивая своих товарищей по оружию.

В воспоминаниях об отце, озаглавленных «Красный адмирал», Евгений Шмидт описывает, как прямой наводкой расстреливали флагман восставших: