Баха в Бадене он должен был приехать увидеться со мной в Лугано и привезти с собой Равеля. Но от него ничего не слышно, и, так как он пропал без вести, я склонен верить этим прелестным сплетням (возможно, они дошли до тебя тоже) о том, что Вацлав женился на венгерской миллионерше, а Сергей с горя продал труппу какому-то импресарио. Есть ли у тебя какие-нибудь новости о нашем беспутном гениальном Сергее? Валечка, который уехал в Париж (проклиная свою судьбу, бедняжка), также ничего не знает». Стравинский подтвердил слухи.

Бенуа из Петербурга Стравинскому в Швейцарию, 28 сентября 1913 года:

«Дорогой Игорь Федорович,

Я был в Москве и обнаружил твое письмо только по возвращении. Известие о женитьбе Нижинского поразило меня подобно удару молнии. Когда это произошло? Ни одного из наших друзей сейчас в городе нет, и я не знаю никого, кто мог бы дать мне какую-либо информацию об этом, так как я не хочу говорить с посторонними людьми вроде Светлова. Я видел Сергея и Вацлава почти накануне отъезда Вацлава в Аргентину, но тогда не было даже намека на надвигающееся событие. Нижинский вместе с нами очень внимательно штудировал Баха, готовясь к постановке балета. Возможно ли, что тогда у него еще не возникало и мысли об этом? Будь добр и скажи мне одну вещь: было ли это совершенной неожиданностью для Сергея или он был готов к этому? Глубоко ли он был потрясен? Их роман подходил к завершению, и я сомневаюсь, что он действительно был убит горем, но если он страдал, то, я надеюсь, не слишком ужасно. Однако я представляю, в какое затруднительное положение это поставило его как руководителя труппы. Но почему Нижинский не может быть одновременно и балетмейстером, и венгерским миллионером! Вся история настолько фантасмагорична, что иногда я думаю, будто все это мне приснилось, а я, как идиот, поверил».

Отчаяние Дягилева не мешало ему заниматься делами. Хуго фон Гофмансталь находился в Венеции, и переговоры по поводу балета на музыку Штрауса должны были продвигаться, даже если Нижинский и не мог больше рассматриваться в качестве хореографа.

Гофмансталь из Мюнхена Штраусу в Гармиш, 30 сентября 1913 года:

«В Венеции я часто встречался с Дягилевым, Бакстом и очаровательной леди Рипон, и разговор вновь и вновь велся вокруг „Иосифа“… Я полностью одобряю намерение Дягилева пригласить Фокина, а не Нижинского в качестве постановщика этого балета».

В Париже потерпела крах грандиозная затея Астрюка с Театром Елисейских полей. Приглашенные им художники признавали его благородные деяния на благо музыки, оперы и балета. Было решено, что 6 ноября здесь состоится заключительное представление «Бориса Годунова», и каждый будет выступать бесплатно. Дягилев, прервав свои оргии в Неаполе, посетил спектакль. Затем он отбыл в Петербург. 17 ноября труппа Астрюка прекратила существование.

Ромола чувствовала, что ее танец улучшается под неусыпной опекой Нижинского. Он провел с ней не только традиционные уроки, но и другие, изобретенные им самим. «Самые трудные па становились легче, если я тщательно копировала его движения. Главным фактором являлось чувство гармонии в движении». Она успешно справилась со своим волнением, и ее исполнение роли одной из Нимф в «Фавне» вполне удовлетворило Нижинского. Но когда она танцевала в «Князе Игоре», в котором он не принимал участия, она пыталась отговорить его от просмотра. Он настаивал на том, что должен посмотреть спектакль, дабы оценить его в целом. Страх Ромолы перед Нижинским-артистом возвратился, и, «когда я увидела его в кулисах, я в панике убежала со сцены!». К ее большому огорчению, ее на неделю отстранили от спектаклей, а когда она обсуждала с Нижинским свои успехи, он сказал, что она слишком поздно начала танцевать, чтобы отработать совершенную технику: «Но ты смогла бы очень красиво исполнять танцы, которые я сочиню для тебя».

Ромола приняла благоразумное решение продолжать занятия с мужем, но никогда больше не танцевать перед публикой: она сможет лучше служить ему, если не будет отвлекать своими проблемами танцовщицы. Это решение еще более отдалило ее от жизни труппы. А также и Вацлава.

При посредничестве Гинцбурга Ромола теперь обсуждала с мужем вопрос о ребенке, и Гинцбург перевел ей решение Вацлава: «В течение пяти лет мы будем жить ради искусства и нашей любви, но высшее счастье, вершина жизни и брака — ребенок, и потом, когда мы окажемся в своем постоянном доме, ребенок у нас будет».

Через месяц из Буэнос-Айреса труппа переехала в Монтевидео, где были даны только два представления, хотя публика была более восприимчивой. Следующее путешествие последовало в Рио-де-Жанейро, где первый спектакль состоялся 17 октября. Турне закончилось в начале ноября. В Монтевидео Ромола плохо себя чувствовала, но в Рио они с Нижинским ездили на прогулку в лес, где их восхитили цветы, птицы, бабочки и особенно вездесущие маленькие обезьянки. Им меньше нравились змеи, которые иногда проникали в их высокогорный отель.

Однажды, пишет Григорьев, Гинцбургу сказали, что Нижинский не будет танцевать вечером. Барон указал Григорьеву, что танцор нарушает контракт, а это создавало большую проблему, так как у Нижинского не было дублера в роли Арлекина в «Карнавале», входившем в эту программу. Неужели никто из них не знал, что у Нижинского не было контракта? Режиссер немедленно велел Гаврилову репетировать роль Нижинского, а сам отправился к Вацлаву и Ромоле, которые оба были непреклонны в своем решении, что Нижинский не будет танцевать этим вечером, вопреки предостережениям Григорьева. Нижинский не дал никаких объяснений по поводу своего поведения и на следующий день танцевал как обычно. О случившемся Дягилева поставил в известность Гинцбург. Таков рассказ Григорьева. Ромола Нижинская отрицает, что Нижинский пропустил спектакль, но, однако, в телеграмме, посланной Дягилеву в Петербург за подписью Григорьева, согласно воспоминаниям последнего, нарушение контракта было приведено как основание для увольнения Нижинского. Но Нижинский не имел контракта с 1909 года. Григорьев пишет, что много думал об этом инциденте и женитьбе Нижинского на корабле, когда возвращался в Европу: «Мне казалось, что Нижинский и Русский балет почти неразделимы. Наш теперь уже значительный репертуар был в большой степени создан с расчетом на Нижинского; то обстоятельство, что Дягилев всегда сосредоточивал рекламу на нем, привело к отождествлению Нижинского с нашим балетом в общественном мнении. Более того, сотрудничество Дягилева с Нижинским вызвало к жизни новое течение в хореографии, о котором так много было сказано и написано. Короче говоря, я не представлял, как можно заменить Нижинского, и все же за пять лет общения с Дягилевым я осознал всю сложность его характера. Он