абсолютно не зависел от других людей, как бы они ни были ему необходимы, и теперь, когда Нижинский женился, я не мог представить, каким образом будет продолжаться их сотрудничество. Однако моя вера в огромные возможности Дягилева подсказывала мне, что он разрешит эту проблему…»

Нижинский в «Карнавале». Рис. Жана Кокто

Нижинский и Ромола плыли в Европу вместе с труппой*[336]. Ромола, обнаружившая еще в Бразилии, что беременна, страдала от морской болезни, а мысль о предстоящем рождении ребенка приводила ее в ужас. Вацлав ободрял ее, говоря, что ребенок, которого он называл «негритенком» в память о Южной Америке, будет замечательным танцором. Они постепенно обретали способность поддерживать беседу на ломаном русском и французском языках, но до конца жизни, даже если Ромола обращалась к нему по-русски, Вацлав отвечал по-французски. Ромола восторженно говорила о красивой одежде, шляпах и драгоценностях, а также о блестящей светской жизни, которую, по ее убеждению, ей предстоит теперь вести, став женой великого танцора. Вскоре она поняла, что Вацлав не разделяет ее энтузиазма по поводу светских удовольствий. Он сказал ей: «Я только артист, а не принц, но все, что у меня есть, — твое. Если эти вещи сделают тебя счастливой, я дам их тебе». Корабль причалил в Кадисе, и Нижинские решили добраться отсюда в Париж на поезде, а труппа продолжила свое морское путешествие в Шербур.

Они планировали ненадолго заехать в Будапешт, поскольку Вацлав хотел познакомиться с матерью Ромолы, а затем отправиться навестить Элеонору в Петербург, где Броня в октябре родила дочь Ирину. Но прежде всего они намеревались встретиться в Париже с Дягилевым.

«При пересечении границы в Эндайе мы обедали в вагоне-ресторане, как вдруг Вацлав побледнел, вскочил и выбежал вон. Я последовала за ним и обнаружила его в нашем купе, в обмороке. Я попыталась немедленно вызвать врача, но в поезде ни одного врача не оказалось. Начальник поезда принес лед и нюхательную соль, и когда Вацлав пришел в себя, то пожаловался на сильную головную боль, которую он часто испытывал в длительном путешествии на поезде. С этого времени я бросила курить, так как он не переносил даже запаха сигарет».

Дягилева в Париже не было. Тем не менее краткое пребывание Нижинских в Париже сопровождалось чередой развлечений. Затем они проследовали в Вену, где их встретила сестра Ромолы, и далее в Будапешт, где мать Ромолы Эмилия Маркуш организовала множество приемов и фотосъемок. Эту «шумиху» Нижинский нашел утомительной.

Эмилия Маркуш и ее врач уговаривали Ромолу избавиться от ребенка. Однако в последний момент Ромола решила, что даже смерть предпочтительнее аборта. Вацлав был счастлив. «На его лице отразились облегчение и радость. Он нежно поцеловал меня и прошептал: „Слава Богу. То, что Он дал, никто не вправе уничтожить“». Ромола, скорее сильно увлеченная Нижинским, чем по-настоящему любившая его до женитьбы, теперь начинала все сильнее любить его за доброту.

Беспокойство Нижинского относительно завершения двух балетов, «Иосифа» и балета на музыку Баха, над которыми он работал, возрастало. Вся подготовительная работа была закончена (частично на «Эйвоне»), но репетировать в Южной Америке было невозможно из-за ужасной жары, и Нижинский действительно был нездоров, с тех пор как покинул Рио. По прибытии в Будапешт он послал Дягилеву телеграмму с вопросами о том, когда начнутся репетиции, когда он сможет приступить к работе над новым балетом, и настоятельной просьбой освободить танцоров от других обязанностей на период репетиций. В ожидании ответа Вацлав готовился провести Рождество со своей семьей.

В Шербуре Григорьев и путешествующая с ним часть труппы получили приветственную телеграмму от Дягилева. Не успел Григорьев прибыть в Петербург, как его вызвал к себе Дягилев, который, показав телеграмму Нижинского, накрыл ее рукой, «как он всегда поступал с раздражавшими его сообщениями», а затем написал ответ и попросил Григорьева подписать его. Так недобрые предчувствия Григорьева подтвердились. «Поручая мне ответить на телеграмму Нижинского, он желал показать, что их прежняя дружба теперь ничего не значит и что их отношения отныне стали чисто официальными».

Телеграмма пришла в Будапешт за два дня до запланированного отъезда Нижинского в Россию.

Григорьев из Петербурга Нижинскому в Будапешт (подписанный текст), 3 декабря 1913 года:

«В ответ на Вашу телеграмму господину Дягилеву сообщаю Вам следующее. Господин Дягилев считает, что, пропустив спектакль в Рио и отказавшись выступить в балете „Карнавал“, Вы нарушили контракт. Поэтому в Ваших дальнейших услугах он не нуждается. Сергей Григорьев, режиссер труппы Дягилева».

Имея в виду, что Дягилев прекрасно знал об отсутствии у Нижинского контракта (поэтому он просто не мог его нарушить), даже если Григорьев и не знал этого, представляется возможным, что последняя история с пропущенным спектаклем, послужившая поводом для увольнения Нижинского, была полностью выдумана. Тем не менее уведомление об отставке все-таки было послано. Первой реакцией Нижинского на послание, безотносительно его формулировки, было недоумение, а его жена расплакалась. «Только теперь мне впервые пришло в голову, что я, возможно, совершила ошибку: я разрушила то, чему всячески хотела помогать». Но Вацлав утешил ее: «Не печалься. Это какая-то ошибка, но даже если это и правда, я — артист и могу работать самостоятельно». Он послал вызывающую телеграмму Астрюку.

Нижинский из Будапешта Астрюку в Париж, 5 декабря 1913 года:

«Пожалуйста, проинформируйте газеты, что я не буду далее работать с Дягилевым».

В течение некоторого времени, все еще отказываясь поверить в реальность своего увольнения, Нижинский пытался выяснить у бывших коллег, что в действительности на уме у Дягилева. Несколько дней спустя он писал Стравинскому (которого не видел со времени «Весны священной»).

Нижинский из Будапешта Стравинскому, 9 декабря 1913 года: «Дорогой Игорь,

Я поехал с женой в Будапешт в дом ее родителей и оттуда немедленно послал Сергею телеграмму, спрашивая, когда мы сможем увидеться. Ответ… Письмо от Григорьева сообщало, что меня не пригласят ставить балеты в этом сезоне и что во мне не нуждаются как в артисте. Пожалуйста, напиши мне, правда ли это. Я не верю, что Сергей может так низко поступить со мной. Сергей должен мне много денег. Два года я ничего не получал ни за выступления, ни за постановку „Фавна“, „Игр“ и „Весны священной“. Я работал для Русского балета без контракта. Если Сергей действительно не хочет работать со мной, — тогда я все потерял. Ты понимаешь, в какой я ситуации нахожусь. Я не представляю, что случилось, в чем причина его поведения. Пожалуйста, спроси Сергея, в чем дело, и напиши мне об этом. Все газеты Германии,