Собственно, институционализация и централизация полиции начинается в XIX веке. Первый городской полицейский департамент был создан в 1838 году в Бостоне, затем – в Нью-Йорке (1845), Олбани и Чикаго (1851), Новом Орлеане и Цинциннати (1853), Филадельфии (1855) и Балтиморе (1857). К 1880 году централизованные полицейские департаменты есть уже во всех крупных городах. Должность полицейского становится оплачиваемой, появляются униформа и знаки отличия, полицейские участки начинают работать круглосуточно, регламентируются часы ночных и дневных патрулей. С 1850 года телеграфные линии связывают полицейские участки с центральными офисами, начинает формироваться система регулярных рапортов. Институционализация полицейских сил США идет опять же по образцу модернизации полиции в Великобритании. Принятие в 1829 году в Лондоне Акта о городской полиции (так называемого Акта Пиля) обозначает основные векторы реформы: централизация, дисциплина, регуляризация времени и пространства контроля (границы патрулируемых зон и маршруты обхода жестко регламентируются), ориентация на местное сообщество и – одновременно – дистанцирование от него.

В этот же период городская полиция становится неотъемлемой частью системы политической коррупции, формируются устойчивые альянсы между партийными лидерами, боссами мафии, крупным бизнесом и руководством полицейских департаментов. (Все это будет вскрыто последующими федеральными расследованиями [Walker 2005].) Полицейские участки так же стремительно меняют свой облик – теперь это помпезные здания, воплощающие силу и мощь нового городского Левиафана. Однако участковые (как и преступники) все еще – плоть от плоти локальных сообществ. Они живут неподалеку и выполняют множество функций, не связанных с охраной правопорядка (в частности, им в обязанность вменялся поиск работы для новых иммигрантов). Стремительная урбанизация – экономический подъем после Гражданской войны стимулирует рост городского населения Восточного побережья – заставляет полицейских полагаться на поддержку местных жителей. Распространение стационарных телефонов после 1890 года повышает скорость полицейского реагирования, по-новому связывая городское пространство, однако доступ к телефонам помимо сотрудников полиции имеют также все «доверенные члены местных сообществ».

Следующий этап – автомобилизация. Хотя первый полицейский автомобиль появился еще в 1899 году в городе Акрон, Огайо, эта инновация некоторое время не получала распространения. (Причем сам первый автомобиль представлял собой вагонетку с электродвигателем, предназначенную для доставки в участок уснувших на улице пьяниц.) Однако в 1908 году Генри Форд запустил в Детройте массовое производство своей знаменитой «Модели Т». И уже к началу 1930‐х годов подавляющее большинство полицейских участков были автомобилизированы. Как следствие, полицейские здания становятся похожи на укрепленные гаражи, средней площадью 400 кв. м. Зоны патрулирования расширяются (чему в немалой степени способствует субурбанизация и «расползание» американских городов в 50‐е). Патрульные стараются реже выходить из машин, к началу 50‐х годов половина из них уже не живут в патрулируемых районах.

Напряжение между местными сообществами и городской полицией продолжает нарастать, и к 70‐м годам полицейские участки больше напоминают средневековые крепости в стиле брутализма (занимая площадь до 4000 кв. м). Приоритет «обеспечить безопасность тех, кто обеспечивает безопасность» приводит к смене идеологии полицейской работы: от защиты сообщества к защите от сообщества.

Такова часть истории американской полиции, рассказанной архитекторами студии Джин Гэнг в их проекте Polis Station [Gang 2015]. И хотя в этой истории многое осталось за кадром (к примеру, институционализация полиции в южных штатах шла принципиально иным путем), общий вектор изменений проследить довольно легко.

Следующий шаг – опора на камеры наблюдения и революция больших данных, еще большая технологизация полицейской работы. Здания, построенные после 11 сентября, архитектурно воплощают эту новую метафорику полицейского участка, как центра мониторинга и наблюдения, контроля и предупреждения. Идея дозора возвращается, но уже в совершенно иной форме – теперь это «цифровой дозор», не имеющий никакого отношения к местному сообществу и контролируемой территории. Соответственно, увеличиваются территории охвата: один только 10‐й участок Чикаго включает в себя пять разномастных локальных сообществ.

Что дальше? Следуя логике архитекторов из студии Гэнг, мы можем предположить, чем станет полицейская работа «в эпоху разумных машин» [Деланда 2015], благодаря замещению сотрудников полиции интерактивными сервисами (как это уже сделано в проекте Smart Police Stations в Дубае), использованию беспилотников для контроля за городскими улицами и алгоритмов для оперативного принятия тактических решений. Этой антиутопической картине Гэнг противопоставляет свою утопию новой «полиции Полиса» – придание полицейским участкам функции общинных центров, в которых участковые и лидеры местных подростковых группировок будут вместе играть в баскетбол, смотреть фильмы и учиться. Видимо, друг у друга.

Что отличает исследование архитектурной эволюции американских полицейских участков от исследования эволюции зданий немецких судов, о котором мы писали в предыдущей главе? Модель объяснения. Вернер Гепхарт, следуя традиции Альфреда Вебера, различает два онтологических региона – регион культурных форм (например, «идеи права») и регион их материальных воплощений (зданий). Его объяснения линейны: меняется идея права и его место в социальной жизни – меняется облик судебных построек. Исследование Гэнг устроено принципиально иначе. Здесь не только постройки оказывают обратное воздействие на социальные факты (такая оптика вполне естественна для архитектора), но и сами онтологические регионы мультиплицируются, утрачивая привилегированный статус. Гэнг изучает параллельную трансформацию социальных функций полиции, ее институциональной архитектуры, технологического оснащения, правовой регламентации, политического контекста etc. так, как если бы ни одна из выделенных сфер – будь то «социальное», «политическое», «технологическое» или «демографическое» – не имела приоритета перед остальными, а всякое фиксируемое изменение было результатом наложения разнородных и разнонаправленных процессов. (Кажется, архитекторам гораздо лучше, чем социологам удалось реализовать в исследовании латуровский «принцип ирредукции» [Латур 2015]). При этом в фокусе повествования сохраняется ключевой вопрос – как меняются отношения между полицейским участком и локальным сообществом от учреждения первых дозоров до недавних случаев полицейского насилия и возникновения движения «Black Lives Matter». Мы же, в свою очередь, можем проследить в этом нарративе гомологию двух типов сцепок и расцеплений.

Первый тип – в духе объектно-ориентированного интеракционизма.

1. Появление телеграфа «сцепляет» полицейские участки друг с другом и с центральным офисом. Существовавшие независимо и автономно пункты дозора становятся элементами единой техно-институциональной сети.

2. Появление телефонной связи повышает внутреннюю связность полицейской сети и одновременно – усиливает полицейское присутствие на улицах (благодаря стационарным телефонам и доступу к ним представителей местных сообществ).