— Ты это серьезно? — на всякий случай уточнил Северин.

— Абсолютно! — ответила Наташа.

— Ну, теперь понятно, как люди олигархами становятся, а то я все удивлялся, вроде бы люди как люди, не умнее других, а поди ж ты! — усмехнулся он. — Но вот чего я никак понять не могу, так это как Каменецкому удалось этих двух баранов в мерседес засадить, да еще в чужой, то есть в своей одежке. Ребенку же ясно, к чему дело катилось! А Сечного я так прямо предупредил. И ведь не дурак, должен был понять!

— Прозомбировали, чего тут непонятного? — удивилась Наташа.

На лице Северина мгновенно отобразилось все, что он думает о зомби и зомбировании.

— Я тебя понимаю, я сама это слово не люблю, — поспешила исправиться Наташа, — правильнее сказать: зачаровали.

— Это сильно меняет дело! — рассмеялся Северин. — И кто же выступил в роли злого волшебника? Или правильнее сказать — мага? Ну да, конечно, Погребняк! Теперь понятно, зачем он Каменецкому потребовался. У него, наверно, и магический кристалл с собой был, такой походный, складной вариант.

— Складной кристалл — это хорошо! — рассмеялась в ответ Наташа. — Но я думаю, что все без магии обошлось и без Погребняка. Тут Бяка сам справился. Существуют числа, которые напрочь отключают мозги у человека, у него это число в ушах постоянно звенит и перед глазами стоит, а сам он бездумно делает, что ему велят, одно слово — зачарованный.

— А-а, числа, — протянул Северин, — помнится, Погребняк что-то говорил об этом, эдакий универсальный код на все случаи жизни или, как в нашем случае, универсальный ключик к любому человеку. Знаешь магическое число и — крути людьми как хочешь!

— Да нет, ты не понял, — сказала Наташа, — что это тебя все время на мистику тянет!

— Меня, значит, тянет?

— Конечно, тебя, не меня же! А тут все просто, по-земному просто. Никакой это не код и не универсальное число, совсем наоборот, для каждого человека число свое. Вот смотри, — она схватила ручку, сорвала с пачки сигарет целлофановую обертку и начала выводить на пачке цифры, — пишем единичку или какую-нибудь другую цифру, но лучше все же единичку, потом начинаем пристраивать к ней нолики, один, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, на шестом почти у всех мозги отшибает, все ж таки миллион, но для твоего прокурора, вероятно, еще один нолик потребовался, но не больше.

— Не больше, — согласился Северин и, усмехнувшись, — если ты такая умная, то скажи, сколько для меня нужно?

Вместо ответа Наташа зачеркнула все нули и жирно обвела единицу, увеличив ее до самых краев.

— Ты как всегда права, моя единственная, — сказал Северин, привлекая к себе девушку.

— Всегда помни об этом, мой единственный, — ответила Наташа, устраиваясь у него на коленях и обнимая его за шею. На какое-то время в комнате установилась тишина, потому что их уста были заняты более приятным делом. Потом Наташа тихо спросила: — А сколько будет один плюс один?

— Два, — автоматически ответил Северин.

— Ответ неправильный. Три. Ванечка, Митенька и Васенька.

— Как же я мог забыть о Васеньке?! — тихо воскликнул Северин, еще крепче прижимая к себе Наташу.

— Это ты вовремя напомнил! — она выбралась из его объятий. — Дядя Вася! Не дай Бог, опоздаем! Не любит он опозданий. И без этого… — она поежилась.

— Ты что, боишься его? — спросил Северин.

— Нет, дядю Васю я не боюсь, я за нас с тобой боюсь. У дяди Васи свои принципы и свой взгляд на все.

— Какие свои?

— Точно такие же, как у отца, Ивана Васильевича. Я тебе рассказывала.

— А-а, ты об этом. Так ведь справились же с Иваном Васильевичем, и мы справимся. Да и чего волноваться, ведь все же предопределено, все наперед расписано, в твоих книгах, — он улыбкой подбодрил Наташу.

— Так-то оно так, а все равно боязно, — сказала она.

Москва, 9 мая 2005 года, три часа дня

Наташа вновь предстала перед ним в облике неземного создания, но совсем иного толка, чем на давешней презентации. Тогда эпитет «неземная» служил синонимом божественной, теперь же — не от мира сего. Доминировал черный цвет, длинное бархатное платье не подчеркивало, а скорее скрадывало прекрасные формы фигуры, верх сапожек из черной замши целомудренно прятался под подолом, на плечи была наброшена короткая накидка без рукавов, закрывавшая руки до самых кистей, название ее Северин так и не вспомнил, то ли палантин, то ли мантилья, но никак не легкомысленная по звучанию мантилька. Мех, из которого она была сделана, тоже не поддавался идентификации, черный цвет, по глубокому убеждению Северина, был противен живой природе, собаки и лошади не в счет, их специально выводят, люди.

Голову покрывал платок, вернее, шаль из искусно сплетенного, но чрезвычайно плотного кружева, сквозь которое невозможно было определить даже цвет волос, оставалось только удивляться, куда пропали их пышность и тугие локоны. Никакой косметики, что, кстати, порождало мысли о каком-то особом, хитроумном макияже, настолько странно смотрелось это ровно белое, как у мраморной статуи, лицо с широкими бровями вразлет, пушистыми, ничем не отягощенными ресницами и нежно-розовыми, матовыми губами.

— Ну и как? — спросила Наташа, проведя кончиком языка по губам, отчего они приобрели привычный блеск.

«Все-таки боится и очень волнуется, за нас волнуется» — с каким-то умилением подумал Северин, но тут же вспомнил, что едут они все же не на смотрины, а на девятины, и не куда-нибудь, а в монастырь.

— То, что надо, — сказал он, — ты великолепна, — добавил он, нежно целуя ее в щеку.

Действительно, никакого макияжа, даже пудры, промелькнула мысль. Видно, какая-то клеточка сознания привычно бдела, несмотря ни на что. Краем глаза он поймал свое отражение в большом зеркале. Он, конечно, тоже был еще вполне ничего, вот только…

— Я там тебе кое-что подобрала, в тон, — несколько смущаясь, сказал Наташа, — парадное одеяние отца, вы с ним одного роста и комплекции, тебе очень пойдет. Вот увидишь!

Северин и смотреть не стал. Не то чтобы он брезговал чужим одеянием, но именно это слово — одеяние — его и насторожило. Тем более парадное. Он подозревал, кстати, совершенно справедливо, что это будет нечто не совсем традиционное в современном понимании. Палантин или как там ее, мантилья, требовали сюртука или мундира. Мундир, положим, у него самого есть, вот только по фасону и цвету он явно не подходил. Есть еще выходной костюм, почти новый от редкого употребления, серый, ничего, сойдет. Найдется и неброский галстук.

— Спасибо, но мне все равно надо заехать домой, подбриться, взять кое-что, — сказал он, — я Василию Ивановичу обещал его рукопись вернуть сразу по прочтении! — воскликнул он, радуясь удачно найденному поводу.