Необходимость в строгой экономии заставила Анну отдать распоряжение управляющему о закрытии Хивера и Дартфорда, сама же она отправилась на север от Лондона в поместье Мор, которого еще не видела. Оно не отличалось большими размерами, и средств на его содержание потребуется меньше. Дому было уже около ста лет, он хранил горькие следы былого величия — тех времен, когда им владел кардинал Уолси, — но находился не в лучшем состоянии. Больше десяти лет никто в нем не жил. Сад, за которым много лет не ухаживали, весь зарос. Это расстроило Анну.

Она собрала слуг и распределила между ними задания, которые необходимо было выполнить, чтобы привести дом в пригодное для жизни состояние. Сама взялась за дело вместе со всеми — мела полы, намывала окна и вешала яркие шторы, которые привезла из Хивера. Иоганн со знанием дела красил оконные рамы, а Яспер Брокгаузен и его жена обнаружили склонность к садоводству, собрали команду добровольцев и принялись восстанавливать, что было возможно.

Мор выглядел гораздо привлекательнее к тому моменту, когда Анна получила весточку от доктора Крузера. Он находился в Англии, уже два раза встречался с Советом и просил лордов помочь ей. Если Господу будет угодно, усилия отправленного Вильгельмом посла принесут желанные плоды.

Анна ждала и ждала. Только на первой неделе июня получила она письмо от доктора Крузера, в котором тот сообщал, что король написал ее брату и обещал разобраться со счетами Анны. Крузер полагал, что за нее ходатайствовал архиепископ Кранмер.

Чувство облегчения было невероятное. Анна пошла в часовню, очищенную от слоев пыли, и встала на колени, дабы возблагодарить Господа. Потом она написала королю Эдуарду, выражая благодарность за его доброту к ней. Другое письмо было отправлено брату, которому она тоже говорила огромное спасибо за то, что тот прислал такого прекрасного заступника, как доктор Крузер, и сообщала о своем решении все-таки остаться в Англии.

Анна посчитала, что добрый доктор Крузер может поспособствовать ей в еще одном деле: затянувшийся спор по поводу рубки деревьев в Блетчингли отнимал много сил, и она попросила Крузера помочь разрешить его. Все сложилось удачно. Тайный совет дал ей разрешение распоряжаться по своему усмотрению домом и использовать окрестные леса, если она не будет разорять их и губить понапрасну. Производство и продажа угля дозволялись ей без всяких оговорок. Какая радость!

Анна торжествовала победу и представляла себе ярость сэра Томаса, когда тот узнает, как она обхитрила его, и тут в дверь постучал сэр Джон Гилдфорд.

— Пришло сообщение, что в Лондоне мор. Но вы не беспокойтесь, миледи. Летом часто возникают разные моровые поветрия. Здесь вы в безопасности. Мы почти в тридцати милях к северу от Сити.

Через день сэр Джон отважился заехать в Лондон, насколько посчитал благоразумным, и быстро вернулся встревоженный.

— Это потливая лихорадка, — сказал он собравшим вокруг придворным.

Послышалось испуганное аханье.

— Потливая лихорадка? — озадаченно переспросила Анна.

— Это ужасная болезнь, мадам, которая, кажется, поражает только Англию каждые несколько лет. Последняя вспышка была в тысяча пятьсот двадцатом году. Я слышал, что она возникает от затхлого воздуха. Больные начинают буквально обливаться потом, и происходит это совершенно внезапно. Никакие лекарства не помогают.

Анна содрогнулась. Она представила себе пораженного злой напастью Иоганна, умирающего Отто…

— Да, — подтвердил доктор Саймондс, который стал личным врачом Анны после доктор Сефера. — Человек может чувствовать себя прекрасно за завтраком и умереть к обеду. — Присущая Саймондсу спокойная вежливость сменилась мрачной тревогой. — Мадам, мы должны сделать так, чтобы в дом не допускали ни единого человека из Лондона. В прежние времена, когда вспыхивала лихорадка, она прокатывалась по всему королевству, и смертей было очень много.

Заговорил сэр Джон:

— В Эджваре, где меня предупредили о потнице, я слышал, что при дворе умерло несколько человек, и короля Эдуарда сразу перевезли в Хэмптон-Корт.

— Скажите мне правду. Мы здесь в безопасности? — спросила Анна доктора Саймондса. — У меня есть владения дальше от Лондона, мы можем искать убежища там.

— Пока мы не входим с контакт с посторонними, опасности нет.

— Еды у нас много, — вставил мейстер Шуленбург.

Это было все равно что сидеть в осаде. Лишь значительно позднее они узнали, что в Лондоне, где поднялась настоящая паника, умерло около тысячи человек. Вся жизнь там замерла, лавки были закрыты, горожане заперли двери домов и молились о спасении. В Море Анна и ее придворные двадцать дней провели в напряжении, будто хором задержали дыхание, постоянно следили друг за другом — нет ли признаков заражения? — и питались весьма скромно, так как погода стояла теплая и запасы мяса и рыбы в кладовой были небольшие.

Наконец в июле, когда Яспер работал в саду, какой-то человек прокричал через ограду, что лихорадка стихла и в округе не было случаев заболевания.

Постепенно жизнь вернулась в обычное русло. В сентябре Анну обрадовало приглашение леди Елизаветы посетить ее в Эшридже.

К восемнадцати годам Елизавета превратилась в стройную, полную достоинства женщину с острым умом и обширными познаниями в разных областях. У нее были волосы песочного цвета, желтоватая кожа и крючковатый нос — красавицей ее не назовешь, — но она обладала несомненным шармом, и Анна не сомневалась, что мужчины находят ее привлекательной.

Женщины поздравили друг друга с тем, что избежали лихорадки, и пошли в сад, наслаждаясь солнцем и делясь новостями. Анна поняла, что Елизавета в последнее время предпочитает держаться подальше от двора.

— Раньше у нас с братом были теплые отношения. Он называл меня своей милой сестрицей Трезвенницей, а теперь отдалился, к тому же меня угнетает официоз двора. Король — он как бог, которому нужно поклоняться. Ему еще нет четырнадцати, но он знает все. Я больше не могу находиться рядом с ним. А когда вижу его, он только и делает, что жалуется на Марию, которая требует, чтобы для нее устраивали мессы.

— Вера для нее больше, чем сама жизнь, — заметила Анна.

— Да, но мессы теперь под запретом. Лучше бы она перестала провоцировать короля и вела себя более прагматично, по вашему примеру. Вы были католичкой, но сменили веру, как все.

Разговор приобретал опасный оборот.

— Я частное лицо, — сказала Анна. — Мое подчинение новым порядкам не имеет значения для короля. Леди Мария — его наследница. Меня не удивляет его желание, чтобы она отказалась от месс, хотя я уверена, этого никогда не случится.

— Тогда будем молиться, пусть Господь сохранит моего брата в здравии и благополучии на много лет! — И Елизавета пошла дальше по посыпанной гравием дорожке, напевая что-то себе под нос; длинные волосы развевались у нее за плечами.

Январь 1552 года застал Анну снова в Блетчингли. Здесь она переваривала новость, что бывшему лорду-протектору отрубили голову.