что земля в прямом смысле слова накренилась, до такой степени, что мне захотелось повернуться к нему и сказать: Правда? Ты этого не чувствуешь?

Я посмотрела вниз на свою руку.

Черные камни в моем кольце и браслете теперь светились — жутким черным светом, отблесками тени, которые становились ярче, превращаясь в кольца лунного света. Но то, что я чувствовала, тянулось из глубины, не ограничиваясь украшениями, лежащими на поверхности моей кожи. Словно сама моя кровь взывала к…

К…

Райн позвал меня за собой, когда я вырвалась из его хватки и, спотыкаясь, пошла по тропинке.

Мой взгляд переместился на одну неподвижную точку впереди.

Дверь так хорошо сливалась со всей окружающей местностью, частично погруженная в песок, скрытая в тени опрокинутых колонн и осыпавшихся камней. При других обстоятельствах я, наверное, прошла бы мимо нее, не обращая внимания на то, что находится у меня под ногами.

Теперь все мое существо тянулось к этому месту, хотя каждый шаг причинял боль, словно какая-то невидимая сила разрывала меня на части, чтобы добраться до того, что скрывалось под моей кожей.

— Это здесь, — сказала я.

Райн остановился рядом со мной. Он не стал меня расспрашивать. Он прикоснулся к камню, потом отдернул пальцы.

— Чертовы сиськи Иксы, — прорычал он, обхватывая руку, ибо на кончиках пальцев уже появились пузыристые ожоги.

Я вынула один из своих клинков и сделала неглубокий порез на ладони, затем потянулась к двери.

— Подожди…, - сказал он.

Но я не колебалась.

Я задержала дыхание, когда моя кожа коснулась плиты. На мгновение я потеряла контроль над миром.

Я — король Ночнорожденных, владеющий тем, чем не должно владеть ни одно живое существо. Я думал, что, владея такой вещью, я буду чувствовать себя могущественным, но вместо этого я чувствую себя меньше, чем когда-либо.

Рядом со мной она наклонилась ко мне. Ее глаза белые и мутные, в них течет магия ее богини. Она выглядит при этом загадочно — красиво настолько, что меня это пугает.

Она прикасается к двери…

Я отдернула ладонь.

Когда я открыла глаза, каменной двери уже не было. Вместо нее был туннель, ведущий в темноту. По коже побежали мурашки, уже реагируя на магию того, что скрывалось внутри.

— Каждая частичка моего существа кричит, чтобы я не пускал тебя туда, — сказал Райн.

Каждая частичка моего существа манила меня ближе к тому месту.

— Вот оно, — сказала я.

Я и раньше сомневалась в словах Септимуса о существовании крови бога. И может быть, то, что мои родители спрятали в этой пещере, и не было кровью, но теперь мне трудно было поверить, что это не что иное, как прикосновение богов. Никто из почувствовавших это не мог отрицать.

Это было не от мира сего.

Райн потянулся к двери, но я оттолкнула его руку.

— Не будь идиотом, — огрызнулась я. — Ты не можешь туда войти.

Он скривился, глядя на обожженные кончики пальцев, признавая правду, даже если она ему не нравилась.

— И что? Ты спустишься одна?

— Мы всегда знали, что это возможно.

Я смотрела в бездну. Медленный, холодный страх сжал в тиски мое сердце.

Страх — это совокупность физических реакций, сказала я себе.

Хотя тьма, лежащая передо мной, пугала так, что казалась намного больше, чем несколько клыков.

На мгновение мне померещилось, что год назад это были мои самые большие проблемы.

Райн готовился спорить со мной. Я уже знала, как это будет выглядеть. Но как только он открыл рот, его взгляд метнулся к небу.

— Черт, — прошептал он.

Что-то в выражении его лица подсказало мне, что именно я увижу, когда обернусь. И все же, когда я обернулась, вид волны ришанских и Кроворожденных воинов, появляющихся из облаков и проносящихся над местностью в кажущемся бесконечном приливе, все еще заставляло меня остановить дыхание.

Их было так много.

Армия, на которую я смотрела с таким облегчением, теперь казалась такой жалкой, маленькой. Мы были так измотаны, сражаясь с верными осколками сил, собранных в нечто, что должно было быть — Богиня, должно было быть — достаточным.

Мне нужно было верить, что этого будет достаточно.

Я повернулась к Райну. Его челюсть была сжата, брови опущены, и глаза из-за теней казались еще более красными, чем прежде.

Я знала, что он собирается сказать, еще до того, как он открыл рот.

— Ты иди, — сказал он. — Я задержу их вместе с остальными.

Теперь я поняла, что он, должно быть, почувствовал, когда я сказала ему, что пойду в этот туннель одна, потому что каждая часть меня закричала в знак протеста при этом предложении. Порыв остановить его, умолять не идти против того, кто чуть не убил его, был кратковременным и непреодолимым.

Я не хотела.

Райн тоже не мог пойти со мной туда, куда я собиралась, и я знала, что он хочет остановить меня так же сильно.

Никто из нас не поддался.

У меня не было выбора, кроме как войти в эту дверь, и не было выбора, кроме как сделать это в одиночку. У Райна не было другого выбора, кроме как вести тех, кто последовал за ним, в тень смерти, и не было другого выбора, кроме как быть единственным, кто мог быть в состоянии задержать Саймона достаточно долго, чтобы я смогла заполучить это оружие.

Никто из нас не выбирал свои роли. Но они все равно стали частью нас, запечатлевшись в наших душах так же четко, как отметины на нашей коже.

Трудно описать шум тысяч крыльев. Низкий, зловещий, раскатистый рокот, похожий на медленное нарастание грома. Когда я слышала его в последний раз, я была ребенком выглядывающим в окно, чтобы увидеть, как крылья заслоняют луну.

В тот день я потеряла всех.

Они быстро приближались. Когда я снова заговорила, мне пришлось повысить голос над грохотом.

— Чтоб они сдохли, — сказала я. — Не смей умирать, ясно? Не позволяй ему победить.

Уголок его рта дрогнул.

— Я не планирую этого делать.

Я начала отворачиваться, потому что давление в моей груди было слишком сильным, а слова, которые я не могла произнести, слишком тяжелыми. Но он схватил меня за запястье и притянул обратно, прижав к себе в коротком, порывистом объятии.

— Я люблю тебя, — сказал он на одном дыхании. — Мне просто нужно, чтобы ты это знала. Я люблю тебя, Орайя.

А потом он поцеловал меня один раз, грубо, беспорядочно, и ушел, прежде чем я успела сказать что-то еще.

Просто оставил меня стоять там, растерянную, с этими тремя словами.

Я люблю