Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доброго вам утра, экслеленц!
— И тебе, — отвечал солдат.
— Ночью все сделал чисто, — не без гордости отчитывался Сыч. — Комар носа не подточит. Все ценное вывезли, только в конюшне осталось чутка, так дело уже к утру шло, не успевали. Постояльцы все целые, кони тоже, никто даже не угорел.
— Забыл, как тебя звать, Сыч?
— Матушка звала Фридрихом, да то когда было. Меня давно так не кличут, все Сыч да Сыч, я уж и привык.
— Ты молодец, Фридрих, а ты мылся, как я тебя просил?
— На Святом Писании могу побожиться, — клялся он и смотрел на Волкова честными глазами. — Вы сказали, экселенц — я помылся.
Волков поглядел на него и не очень-то в это верил.
— Управляющий расплатился с тобой?
— Да, экселенц, деньгу уже получил.
— А где он сам?
— Так с мужиками поехал лес смотреть. У трактира оказался каменный фундамент. Немного леса хорошего и трактир будет лучше старого.
— Ну, что ж, Сыч, хорошо. — Произнес Волков и обратился у Ёгану: — Крикни на кухню, пусть завтрак несут.
Он еще ел, когда сержант привел девочку. Девочка встала рядом с ним, чинно поклонилась и произнесла:
— Доброго дня вам, господин, да благословенны будьте.
— Здравствуй, здравствуй, наверное, знаешь, зачем я тебя позвал, — сказал солдат и протянул ей чашку молока.
Девочка опять поклонилась, беря чашку, и ответила:
— Знаю, господин. Хотите, чтоб я в шар поглядела.
— А, может, знаешь, что я хочу узнать.
—Знаю, господин. Хотите знать, где ведьма, — сказав это, она быстро выпила молоко и поставила чашку на край стола.
Стояла, смотрела на него своими косыми глазками. Не боялась, не волновалась, она и вправду всё знала, она и вправду была умной.
— Ты грамотная? — Спросил солдат.
— Нет, господин.
— А откуда ж все псалмы знаешь?
— На все службы хожу, за отцом настоятелем повторяю. Министрант читает — я запоминаю.
— Ну, хорошо, пошли в мою башню.
— Только давайте вдвоем пойдем.
— Почему?
— Не хочу заголяться перед другими мужиками, глазеют они.
— А я, по-твоему, не глазею?
— Нет, вы не такой, как они.
Они поднялись в башню, но солдат не отставал.
— А в чем же я не такой?
— Вам все равно, а холоп ваш таращится, а монах украдкой глядит, словно ворует. Вроде не смотрит, не смотрит, да и зыркнет.
— Ясно. А что ты в шаре видишь?
— Так я ж вам сказала, все, что вас касаемо — вам говорю, а что не касаемо — шар говорить не велит.
— Не велит? — Удивился солдат. — Как это он тебе не велит?
Агнес опять уставилась на него. Молчала с укором и ответила, как отрезала:
— А вот так. Не велит и все. Не знаю, как.
У двери Волков остановился, кривился от боли.
— Что, нога болит? — Спросила девочка.
— Заходи, не стой, — солдат чуть толкнул ее в спину.
Едва переступив погод, девочка сразу скинул платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину и сказала:
— Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.
Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго. Долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, но как-то уже вымученно, а трясло ее все сильнее. Солдат не выдержал и выхватил шар из ее рук, а Агнес повалилась на бок на кровать, зажмурилась крепко и закрыла лицо руками. И лежала так, а потом с трудом села, затем слезла с кровати на пол, присела и помочилась, не разжимая глаз. Волков ошарашенно глядел на нее и, видя, что она так и осталась сидеть, спросил:
— Эй, ты в своем уме то?
— В своем, в своем, — холодно заметила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.
— Что с тобой? — Спросил солдат.
— Ничего, — медленно ответила девочка. — Просто глаза ломит, аж темнеет в них.
— Ведьму видела?
— Ведьму видела.
— Где она?
— В лесу прячется, вам ее бояться нечего, она вас больше боится. Уходить отсюда хочет.
— Точно?
— Точно. Днем и ночью коршуна-ворона ждет. Говорит, что он силы большой. Она боится, что ее господин с коршуном-вороном не совладает.
— А что за господин у нее?
— Не знаю, но его она тоже боится. Она хочет в своей дом зайти, там у нее есть вещица нужная, а потом уйдет отсюда.
— А висельника она сняла?
— Она, она. С ней сынок ее. Мертвый, но с ней.
— Да как она снять-то его смогла, — не верил солдат. — Может, кто помогал ей?
— Хватит уже спрашивать, устала я, — отвечала девочка. — Полежать мне надо, глаза ломит.
— А пол вытереть не желаешь? А то после тебя как на конюшне.
— Потом вытру, потом, — обещала Агнес.
— А ногу мне обещала полечить?
— Сказала же, потом! — Раздраженно взвизгнула девочка.
— Иди спать в людскую, — произнёс солдат и вытолкнул девочку за дверь.
В донжоне он собрал людей:
— Сержант, седлай коней, запрягай телегу, четырёх людей с собой берём, Сыч и монах тоже едут с нами.
— Куда едем, экселенц? — Спросил Сыч.
— В берлогу к ведьме, ты Сыч, пару вёдер жира из бочек возьми.
— Хибару её жечь будем? — Догадался Сыч.
— Будем, а там вода кругом, всё сырое просто так гореть не будет.
— А я еду? — Спросил Ёган.
— Поломойку найди, пусть уберётся в моих покоях, одежду к прачке снеси. Мне лучшее платье скоро понадобится. И к сапожнику сходи, скажи, что сапоги мне новые нужны. Да из лучшей кожи. Самые дорогие.
— Никак праздник, какой намечается?
— Намечается, — коротко ответил солдат.
Сколько они ни искали, сколько ни ворошили убогий скарб ведьмы, ничего ценного найти не могли, Сыч с одним стражником в подпол лазил — все бестолку. Только травы сушёные, коренья уродливые, всякий мусор, да гнилое тряпьё.
— Ну не знаю где ещё искать, — говорил Сыч, было видно, что он устал, — в подполе пусто, кости только. Если только копать начать. Знать бы, что