Видимо для бывших коллег, чтобы убедились в наличии у меня груди, этот вырез и охватывающее лишь шею ожерелье из серебристого жемчуга и бриллиантов. Шумное дыхание исбэшников и шепотки заглушают шелест атласного подола.

— Это точно он, то есть она… но он, ну, ты понял!

— Взгляд, это тот самый взгляд…

— Бешеный пёс… в платье…

— Невероятно…

— Ты проиграл, это действительно драконесса.

— А вдруг они просто защиту от иллюзии убрали?

Элор ещё и ведёт меня по всем этажам, начиная с первого, сводя с ума и сотрудников, и посетителей. С таким видом, словно не мечтает, что здесь, в знакомой обстановке, я превращусь в прежнего Бешеного пса. Но я не вижу в этом смысла: тот образ был моей защитой, жизненной необходимостью, а сейчас я в безопасности, призванное оружие получило свободу, у меня нет причин снова изображать стихийного дракона.

Хотя сейчас я уже дракон со стихиями.

Эмоциональный, ревнивый Элор стоически выдерживает испытание демонстрацией меня другим мужчинам и драконам. Если бы не знала драконьи традиции, подумала бы, что он гордится моими достижениями здесь и благоговейным ужасом и трепетом на лицах офицеров.

— Невероятно!

— Драконесса…

— Не верю, просто не верю!

Шепотки сопровождают нас до самого верха, и только на последнем этаже никого нет: все спустились, чтобы скорее меня увидеть, теперь, похоже, обсуждают. Или проверяют, работает ли защита от иллюзий.

Дверь напротив кабинета Элора открывается. Ланабет подходит чёрный с золотом брючный костюм ИСБ: в нём она выглядит изящно и грозно одновременно. По её механическим глазам трудно понять эмоции.

— Как я и говорила, ваши кабинеты оставлены в прежнем виде, — приветствием она себя не утруждает, только взмахивает рукой, заставляя двери отвориться. — Памятные таблички надо поставить, будет музейный экспонат.

Не похоже на шутку.

Элор также не утруждается приветствиями, он проводит меня мимо сунувшей руки в карманы Ланабет, провожающей меня странным взглядом. Я помню о возможности тестирования ударом, поэтому слежу за ней, но Ланабет просто смотрит.

Мой кабинет… Я позволяю Элора подвести меня к рабочему столу.

Усаживаюсь на своё место. Опускаю ладони на столешницу.

Бешеный пёс появился, потому что во мне было слишком много эмоций, агрессивных желаний, страха, боли и ярости. Это они вели меня тогда.

Элор с надеждой вглядывается в моё лицо.

Ничего не меняется.

* * *

Сижу на кровати. Сумрак за окном жидкий, рассеян садовыми фонарями. Утро или вечер? Здесь, в Новом Дрэнте, понять это труднее, чем в империи.

Утро или вечер?

Как давно я сижу здесь так?

Заходит Элор. На тёмном сюртуке мерцает серебряная вышивка. Возле волос она, отражая их, кажется золотой.

Остановившись напротив меня, Элор присаживается на корточки, заглядывает в лицо.

— Я тут подумал… — Сосредоточив взгляд на губах, Элор берёт меня за руку, сжимает её в своих ладонях. — Тебе надо встретиться с Дарионом.

— Зачем?

Брови Элора нервно вздрагивают, он ниже наклоняет голову.

— Возможно, — Элор облизывает пересохшие губы и сипло заканчивает, — тебе будет, что у него узнать и… возможно, воспоминания…

— Я помню о том, что с ним спала.

Вскинув голову, Элор всматривается в мои глаза. Ему не сразу удаётся справиться с эмоциями и выдавить короткое и бурное:

— И?

— Это была просто физиологическая необходимость. Ощущение его эмоций в долгосрочной перспективе меня успокаивало. Сейчас я не чувствую эмоций окружающих, поэтому встреча с Дарионом не произведёт никакого эффекта.

Взгляд Элора такой странный, я не могу его понять.

Да и зачем?..

* * *

Боль приходит внезапно. Окунает меня в пламя, сбивает с ног, заставляя забыть куда и зачем я шла и шла ли вообще.

Невозможно вдохнуть — кажется, лёгкие прошиты тысячами игл. Но вдох происходит, задевает острыми лезвиями каждый нерв, по всему телу пускает волну чудовищной боли. А следом — такой же мучительный выдох, раздирающий нервы настолько, что невозможно даже стонать.

Одежда — она тоже словно тысячи игл впивается в кожу, и пол спальни подо мной — раскалённая лава, сжигающая места соприкосновений.

Откат.

В сердце этой пульсирующей, ослепляющей и оглушающей боли разум холодно констатирует факт: в бою у могилы Нергала я заглушила боль. И об этом не вспомнила, пока меня не догнал откат.

— Ри! — кажется, сам голос Элора делает больно, а от его прикосновений тело выгибает в мучительной судороге.

Зубы сжимаются, и я никак не могу вытолкнуть через них нужные слова. А Элор несёт меня, и кровать, на которую он меня укладывает, такая же раскалённая колючая лава как покинутый пол.

Надо сказать.

Надо объяснить, чтобы не трогал, не трогал меня.

Телекинезом я отталкиваю Элора и рву с себя платье, отдираю одежду клочками. В крике раскрыв рот, пользуюсь тем, что челюсти больше не сводит, невнятно, хрипло шепчу:

— Это откат… это пройдёт… важно не трогать… все прикосновения — боль…

— Ри? — Элор медлит кошмарную секунду и начинает срывать с меня части одежды, не поддавшиеся телекинезу. — Ри, позвать целителя?

Как же трудно говорить, но надо, чтобы остановить эти ощущения.

— Обезболивающее и снотворное… поить… пройдёт само…

— Т-точно?

— Проверяла.

Касание воздуха к обнажённой коже тоже ранит, колет, но не так яростно, как ткань. В какой-то миг понимаю, что меня касается только воздух.

Как больно дышать!

Я парю над кроватью, как уже парила когда-то при откате, чтобы к коже ничего не прикасалось. Неосознанно применяю телекинез, но не ощущаю эту силу, как будто и не я себя держу.

Как же трудно заставлять себя делать вдох, когда знаешь, насколько мучительным он будет. И невозможно не дышать — лёгкие жжёт, испепеляет.

Вдох… выдох…

…вдох… выдох…

…в бесконечном потоке боли…

…я должна дышать…

…зачем?

В рот заливают лаву с резким болезненным запахом трав, и темнота уносит меня от этого вопроса, гасит боль.

Темнота…

…

Вспыхивает боль, перед глазами мерцает свет, с губ рвётся хрип. И в рот снова вливают лаву со знакомым запахом лекарства.