Когда «холодная война» начала набирать обороты, Сталин отдал приказ о прекращении демобилизации советских вооруженных сил. К концу 1940-х гг. численность вооруженных сил стабилизировалась, составив чуть меньше 3 млн человек (по сравнению с 11 миллионами в 1945 г.), организованных в 175 дивизий (по сравнению с 500 во время Великой Отечественной войны). Впрочем, в период с 1948 по 1955 г. численность советских войск удвоилась; к ним нужно прибавить увеличившиеся войска народных демократических республик, численность которых к 1953 г. превысила миллион человек. В одной только Польше вооруженные силы насчитывали 400 000 человек. Их командующим был поляк по рождению, маршал К.К. Рокоссовский, который в октябре 1949 г. был назначен министром обороны Польши. Была увеличена и численность советских войск в ГДР; зрели планы создания Восточногерманской армии. В январе 1951 г. Сталин созвал в Москве тайное совещание советско-восточноевропейского блока, чтобы обсудить меры по противодействию растущей угрозе, связанной с НАТО и перевооружением Германии. Расходы СССР на оборону были увеличены на 20 %, а в пятилетнем плане на 1951–1955 гг. было заложено увеличение выпуска оборонной промышленности в 2,5 раза. В начале 1951 г. Совет министров учредил новое бюро по надзору за военно-промышленным комплексом. Его возглавил новый протеже Сталина, маршал Николай Булганин. Двумя годами позже были подготовлены амбициозные планы значительного увеличения численности и мощности советских военно-воздушных сил и флота41.

Эти шаги не имели своей целью подготовку к войне в краткосрочной или даже среднесрочной перспективе. Скорее это была мера предосторожности – реакция на долгосрочную угрозу со стороны западного блока (особенно в форме перевооружения Германии) и возможность противостоять любым попыткам Соединенных Штатов использовать свою военную мощь как средство достижения политических уступок и дипломатического преимущества.

Задачей первостепенной важности для советской оборонной промышленности было осуществление программы по разработке атомной бомбы. Программа была основана Сталиным в августе 1945 г., а руководил ее осуществлением Лаврентий Берия, министр внутренних дел. Первые испытания советской атомной бомбы были проведены 29 августа 1949 г., и при жизни Сталина, в 1951 г., прошло еще два испытания. К тому времени, когда Сталин скончался в 1953 г., в распоряжении Советского Союза было от 50 до 100 бомб (по сравнению с почти тысячей бомб, имевшихся у Соединенных Штатов). После смерти Сталина в СССР был проведен еще целый ряд ядерных испытаний, было произведено несколько тысяч атомных бомб, и Москва никогда не стеснялась открыто козырять технологическими достижениями СССР в этой сфере. Интересно отметить, что о первом испытании советские власти умолчали – для всего мира это стало полной неожиданностью, а для СССР, очевидно, поводом для торжества. Запад ожидал, что разработка атомной бомбы займет у Советов много лет – несмотря на то, что им удалось завладеть секретной информацией о разработках западных стран в этой сфере. Собственно, новость о том, что СССР провел ядерные испытания, поведал всему миру Трумэн 23 сентября. На следующий день советское новостное агентство ТАСС сделало заявление о том, что в СССР имеется атомное оружие еще с 1947 г. и что недавний взрыв был связан с «крупномасштабными подрывными работами», необходимыми для строительства объектов инфраструктуры – шахт, каналов, дорог и гидроэлектростанций42. Возможно, такая осторожность была проявлением одержимости советского правительства секретностью, а может, специально рассчитана на то, чтобы не провоцировать американцев. Кроме того, логически это заявление было связано с последовавшим вскоре обращением Вышинского к ООН по поводу предложений Советского Союза о разоружении, запрете на ядерное оружие и контроле атомной энергетики. В самом деле, в своем выступлении 23 ноября 1949 г. в ООН Вышинский заявил, что, в отличие от агрессивных ядерных испытаний США, испытания, проведенные СССР, носили мирный характер, поскольку они использовались для того, чтобы сровнять горы и передвинуть русла рек. Это заявление некий скептически настроенный американский автор описал как «одно из самых абсурдных высказываний, когда-либо предложенных вниманию международной организации»43.

Так какое же место занимало атомное оружие в сталинском видении военного и политического устройства послевоенного мира? Сложность, как отмечает Дэвид Холловей, состоит в том, что «Сталин мало говорил о ядерном оружии с 1946 по 1953 г., а если что-то и говорил, то с целью произвести определенное впечатление»44. Впечатление, которое Сталин хотел произвести, заключалось в том, что ядерное оружие не имело такого значения, как представляли себе некоторые. Преуменьшать значение ядерного оружия Сталин начал в ноябре 1945 г., когда сказал Гомулке, что «не атомные бомбы, а войска решают исход войны», и продолжал высказываться в этом же духе до конца своих дней. Так, в июле 1952 г. он говорил лидеру итальянской социалистической партии, Пьетро Ненни, что у США достаточно технологической мощи, чтобы вести третью мировую войну, но недостаточно человеческого капитала. «Америке недостаточно уничтожить Москву, так же как и нам недостаточно уничтожить Нью-Йорк. Нам нужно, чтобы наши войска заняли Москву и заняли Нью-Йорк»45.

Судя по всему, Сталин говорил то, что думал, и нарисованная им перспектива была вполне реальна. До создания водородной бомбы в начале 1950-х гг. у Соединенных Штатов не было оружия достаточной мощности, чтобы уничтожить Советский Союз. В лучшем случае американцы смогли бы нанести такой же ущерб, как немцы, когда они вторглись в Советский Союз в 1941 г. Это означало, что у Советского Союза оставалась возможность организовать крупное контрнаступление: атомное оружие 1940-х гг. можно было использовать для ударов по городам, но невозможно было достаточно эффективно использовать для поражения рассредоточенных войск. С другой стороны, то, что Сталин не считал атомное оружие достаточным для победы, не означало, что он недооценивал возможности обладания таким оружием. На него произвели должное впечатление произведенные союзными войсками во время Второй мировой войны бомбардировки Германии и Японии, и он понимал, насколько более мощными могут быть в будущем подобные бомбардировки при использовании ядерного оружия. В своей оборонной программе послевоенного времени Сталин отдавал приоритетное значение советским военно-воздушным силам. В июле 1948 г. военно-воздушные силы получили статус отдельной службы, наравне с армией и флотом, и Сталин требовал повышения воздушной обороноспособности, разработки стратегических бомбардировщиков и создания ракетных войск. Согласно одному из источников, на встрече с высшими армейскими чинами и учеными-ракетостроителями в апреле 1947 г. Сталин сказал: «Представляете ли вы стратегическую важность машин такого типа? Они могли бы стать эффективной смирительной рубашкой для этого шумливого лавочника Гарри Трумэна. Мы должны продолжать, товарищи. Проблема создания трансатлантических ракет является крайне важной для нас»46. Возможно, это всего лишь одна из сомнительных историй, специально придуманных для такого случая, однако представить, что Сталин действительно сказал такое, совсем не сложно.

Дэвид Холловей, автор ставшей классической работы «Сталин и бомба», следующим образом обобщает сложившуюся ситуацию: «Атомная бомба занимала центральное место в послевоенной политике. Сталин уделял приоритетное внимание противоядерной обороне и разработке средств доставки для советского ядерного оружия. Тем не менее, он не считал бомбу оружием, имеющим решающее значение… он рассматривал ее как стратегическое оружие, которое должно использоваться против целей в тылу, и не считал ее эффективным противовесом наземным силам или морскому флоту… Сталин не думал, что создание атомной бомбы произвело революционный переворот в военном деле. Военная стратегия Советского Союза во многом определялась опытом войны с Германией. Радикальных изменений в советской концепции войны не произошло»47.