прав. Я споткнулся именно на небесной дороге и чуть не расшибся… – тигр не договорил, хмыкнув. – И чуть не расшибся.

Астра принёс на руках впавшего в спячку Умбриэля, но звёздный свет и взрывы мерцаний разбудили фамильяра, и в его больших, как предметные стёкла, влажных, как озёра, выпуклых аметистовых глазах, в их безупречной темноте, мчались горящие огни, песчинки и пылинки; разноцветные вспышки встряхивали небо, и оно зыбилось волнами, и звёздные башни, таинственно мигая, рассыпались серебряным песком.

«Если это всего лишь порядок вещей, почему он так красив?» – думали в эту секунду об одном и том же Астра и Алатар.

И Умбра качался на руках у Астры, пока не закрыл глаза и снова не заснул.

Утром раньше всех проснулся Алатар. Тигр вышел из дома и стал есть снег, ощущая, как хлопья проносятся внутрь него, к брюху, чтобы уйти там словно в землю, быть всосанными корешками кишечника и, наконец, утолить жажду, томившую его ещё с ночи. Тигр с прищуром скосился на жёлтый дом и подумал, что ведь он, бенгардийский тигр, так же, как и вот этот дом, из чего-то построен, каждая частичка уподоблена доскам: одна грань – пристанище, жилище, со своим укладом, порядком и убранством, а есть и совершенно иная грань – кучка досок, которые не составит труда разобрать и бросить в огонь. Алатар усмехнулся про себя: уж больно его мысли шли по тому ходу, по которому они обыкновенно идут у Астры.

«И ведь никому невдомёк, ни одной живой душе, кто этот жёлтый дом построил и зачем: чтобы в нём жить? – рассуждал Алатар. – Почему же тогда, когда мы пришли, он пустовал? И был ли у него плотник, или же этот жёлтый дом всегда здесь стоял… Да нет, что за безумные мысли, хозяин попросту покинул дом, хозяин, быть может, плотник по ремеслу, и как, ну как дом мог всегда стоять посреди бора? В жёлтом доме останавливались твои братья и сёстры перед прииском малахитовой травы – тебе это хорошо известно, не придумывай то, чего нет. Я схожу с ума, размять бы сердце бегом…»

Алатар передёрнул плечами, зажмурив глаза и стиснув от усталости зубы, поднялся на задние лапы, удерживаясь передними с выпущенными когтями за гладкую, как камень, скользкую сосновую кору, топча её мякишами. Втянув студёный воздух широкими, как сердечные клапаны кита, ноздрями, тигр выдул мощную струю тёплого воздуха, и снежинки разнесло с сосновой коры во все стороны, и под снежным налётом открылись кровавые мазки. Алатар принюхался – пахло свежей кровью. Он отпрыгнул от дерева, обернулся, и шерсть у него встала дыбом: на всех соснах, куда бы ни упал взгляд, красовалась размером с лошадиную голову красная буква «А». Издалека она напоминала пентаграмму или звезду. Алатар заморгал – не привиделось ли ему, – но картина оставалась прежней. Алатара бросило в жар, в голове зазвенело, а сосны кинулись врассыпную, то и дело прячась друг за дружкой, и он, круто дыша, выпуская из пасти клубы пара, с безумным взглядом вертя мордой во все стороны, со всех лап пустился к жёлтому дому по своим протоптанным следам, спотыкаясь и всё глубже увязая в них.

Глава 12. Цензор

– И снова вы на моём столе, – раздался откуда-то сверху покровительственный бас доктора Цингулона. – Как в старые добрые времена. Только, надеюсь, в этот раз вы от меня никуда не денетесь. Потому что бежать, по правде, особо некуда. Впереди и позади – Зелёный коридор. Сейчас вы находитесь в санитарной части.

– Где Агния? – слабым голосом спросил Репрев, открывая глаза; он лежал под шатром на холодном цинковом столе на боку, а из его лап тянулись тонкие пластиковые трубочки к треноге с подвешенными на ней пакетиками с бесцветной жидкостью. Над ним нависал сам доктор Цингулон в утеплённом мундире коричнево-зелёного цвета с коротким, утягивающим шею воротником из овечьей шерсти.

– Мы не располагаем информацией относительно того, в какой области Зелёного коридора находится сейчас кинокефалка Агния. Нам лишь известно, что она поспешила к вам, когда… когда случилось то, что случилось. Дальше её след обрывается. Давайте лучше поговорим о вашем состоянии. Вы, Репрев, потеряли много крови. Если бы я мог воспользоваться малахитовой кистью – вопросов бы не было, мы бы быстренько вас подлатали, сделали бы вам переливание, и вы бы не умирали от заражения крови.

– Заражение крови? – переспросил Репрев, но в его голосе не было волнения, он был тускл и невыразителен – голос больного, и больного смертельно.

– Да, заражение крови, сепсис, – ответил доктор. – Развивается воспаление. Неудивительно, после того, как вы с вашим ранением проползли по грязи несколько часов кряду. Конечно, я сделал что мог: обработал рану, сшил её хирургической нитью и хирургической иглой, поставил дренаж, всадил вам лошадиную дозу обезболивающего. Но… к сожалению, лучше вам не становится. Как вы сами себя чувствуете?

– Не особо хорошо. И не только из-за хвоста… И что вы предлагаете, пристрелить меня? – усмехнулся Репрев.

– Я предлагаю заключить сделку, – Цингулон подтянулся. – Мы делаем из вас полуартифекса и принимаем в отряд. Взамен ничего не просим, только ваше согласие.

Репрев рассмеялся в лицо доктору, претерпевая боль.

– Из меня? Полуартифекса? Вам самому не смешно? А получше у вас никого не нашлось? У вас же целый отряд. А вы сами никогда не задумывались стать полуартифексом? Ведь кто я такой – да никто, самый обыкновенный недееспособный!

– Все полуартифексы до того, как стать теми, кем они, собственно, и стали, были самыми обыкновенными кинокефалами и феликефалами, за редким исключением, – рассудительно ответил доктор Цингулон.

– Но я даже не кинокефал… – пробормотал Репрев и почувствовал себя ну совершенно ничтожным.

– Вы спросили меня, хотел ли я стать полуартифексом? – генерал подошёл к маленькому столику на колёсиках, сияющему жестью, налил из графина воды, в руке у генерала глухо погремела коробочка, из коробочки он достал голубую пилюлю, запрокинул безгривую голову, забросил пилюлю в рот, запил водой и продолжил: – Мой ответ будет для вас неожиданностью: нет, не хотел. Быть полуартифексом – большая ответственность, а мне, поверьте, ответственности хватает. Выбрать кого-то из отряда? У меня есть на примете подходящие кандидаты, хорошие, преданные и обученные кинокефалы. Но есть две причины, почему я снова скажу «нет». Причина первая: я предпочитаю думать, что если кому-то было оказано доверие, высшая степень доверия и, может быть, в некоторой мере незаслуженное доверие, то тебе будут верны до конца. А мне именно это и нужно – верные мне кадры. И