Тэцудзи нисколько не возражал. Шаг у Ямады и впрямь был широкий, и ему с больной лапой было нипочём не угнаться за монахом.

— Значит, ты поможешь мне? — словно не веря в то, что всё получилось, пробормотал Тэцудзи.

— Да, — продолжал Ямада. — Но ты дал слово, что расскажешь всю правду о себе и о том, что связывает тебя с балаганом и Рюити Араки. Надеюсь, ты сдержишь обещание и не заставишь меня пожалеть о содеянном.

Тэцудзи кивнул, хотя изнутри его ещё продолжал точить червь сомнения. Сгоряча он дал поспешное обещание, но можно ли доверять этому монаху до такой степени, чтобы раскрыть всю правду о себе? Кроме принца, больше никто не знал о заговоре колдунов. Если Тэцудзи не сумеет добраться до столицы и предупредить отца, то одному Дракону ведомо, чем могло закончиться для империи очередное восстание…

С другой стороны, в одиночку ему будет гораздо сложнее разыскать Ямамбу и убедить её помочь. Чтобы на пути к ведьме с ним ничего не случилось, и чтобы целым и невредимым вернуться в Дайсин, Тэцудзи понадобится защитник. Очередной встречи с соломенной шляпой и его хозяевами принц мог попросту не пережить. А Ямада выглядел крепким и надёжным — и к тому же владел колдовством и мог понимать принца в мартышечьем облике. А ещё он помог освободить ёкай. Разве недостаточно причин, чтобы поверить в то, что монах точно не был на стороне колдунов-заговорщиков?

Тэцудзи ненавидел читать исторические трактаты, но отчего-то именно теперь ему на ум пришло одно изречение, которое однажды встретилось в дневниках одного великого полководца. Старик писал о том, что лучшие союзы испокон веков собирались не из дружественных кланов, а против кого-то, кто не устраивал все стороны разом.

Враг моего врага… А ведь на этом и впрямь можно было сыграть.

Пока Тэцудзи предавался размышлениям, они с Ямадой достигли опустевшей торговой улицы. Вся толпа стеклась к деревянным подмосткам, на которых теперь под заливистые трели флейты танцевали трое юношей в лохматых масках горных духов.

Пока их не заметил никто их гостей балагана, Ямада спрятался за шатром и снял Тэцудзи с плеча.

— Лучше бы тебе пересидеть где-нибудь до конца представления, — проговорил он. — Слишком уж ты заметная персона.

Тэцудзи усмехнулся. Знал бы Ямада, насколько близок был к истине!

Прятаться внутри шатра принц не захотел — слишком свежи оказались воспоминания о сидении взаперти. Похоже, Ямада понял, какие чувства одолевали Тэцудзи, потому как без лишних разговоров подсадил его на верёвку, унизанную цветными бумажными фонариками, и по ней принц вскарабкался на верхушку ближайшего шатра.

— Постарайся никому не попадаться на глаза, — наставил его Ямада, прежде чем влиться в толпу. — Если что случится, я могу не успеть тебе на подмогу.

— Я не буду высовываться, так что ни одна душа меня не увидит, — пообещал Тэцудзи. Он с мстительным удовольствием представлял, как перекосит колдуна Араки, когда тот обнаружит, что пленники сбежали. И поделом!

С того места, где затаился принц, было хорошо видно подмостки. Над ними в несколько рядов висели бумажные фонарики, мягкий свет которых напомнил Тэцудзи, как они с братом и матушкой ходили в театр Кабуки. Ему вдруг, как наяву, послышались напевные речи актёров, шелест вееров и тихих смешков зрителей. Перед внутренним взором предстал Такаси, то и дело утиравший рукавом кимоно выступившие на глазах слёзы. Тэцудзи часто дразнил брата, что тот заливался слезами, когда его одолевал особенно сильный приступ хохота, за что часто получал нагоняй от матушки. Императрица нечасто журила Тэцудзи вслух: один лишь взгляд её строгих, изящно подведённых тушью глаз справлялся с усмирением младшего из принцев гораздо лучше пустых увещеваний.

Тэцудзи с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. Славные были времена, жаль только, что возврата к ним больше не было…

С трудом отогнав от себя печальные мысли, Тэцудзи снова обратил свой взор на подмостки. По обеим сторонам сцены стояли расписанные огненными птицами ширмы — за ними скрывались уже выступившие артисты, а им на смену приходили новые. Когда трое танцоров в масках ушли, на сцену поднялись двое: старик с флейтой и девчушка, руки которой были плотно прижаты к телу. Приглядевшись получше, Тэцудзи понял, что у девочки не было рук вообще! Пустые рукава её алого кимоно, расшитого бабочками, безжизненно висели вдоль тела. Но когда девчушка принялась танцевать, рукава одеяния начали изящно виться, вторя её движениям. Под заунывную мелодию флейты она спела песню про героев таких стародавних лет, что даже имена их уже изгладились из народной памяти.

Но голосок у девчонки был, что надо — даже в столице редко встречались подобные дарования.

Следующей на сцену вышла дородная и коренастая женщина в настолько ярком и пёстром кимоно, что у Тэцудзи от неё зарябило в глазах. Следом за женщиной с утробным мявом выскочило с десяток разномастных кошек, которые, повинуясь одному лишь взмаху руки дрессировщицы, то прыгали, то вдруг замирали на месте, словно глиняные статуэтки.

Чем дольше Тэцудзи смотрел на набеленное лицо женщины, тем крепче росло в нём подозрение, что где-то он уже её видел. Когда одна из кошек не выполнила заданную команду, и дрессировщица прикрикнула на неё, Тэцудзи вдруг узнал ту самую дурно пахнущую тётку, которая приходила кормить его. Ну и ну, так она не просто прислуга, а артистка балагана! Теперь ясно, почему она так взбеленилась, когда Тэцудзи надумал сбежать. Видимо, как дрессировщице ей было досадно, что не сумела совладать с какой-то мартышкой.

Интересно, что бы она сказала, узнай, что на деле пыталась поймать не просто какую-то блохастую обезьяну, но наследного принца Тейсэна?

Артисты сменяли друг друга один за другим. Фокусники, жонглёры, танцоры с мечами и даже заклинатели огня — кого только не было в балагане на потеху собравшейся толпе! Даже принц с большим интересом наблюдал за представлением: давненько его так не увлекали яркие зрелища. Жаль только, что довелось их увидеть при столь неприятных обстоятельствах.

После того, как за расписными ширмами скрылся худощавый паренёк — ловкий акробат, который выделывал такие замысловатые фигуры, что порой принцу становилось боязно: а ну как сейчас он возьмёт и переломится пополам? — на подмостки вплыла женщина в белом.

Такой ослепительной белизной не мог похвастать даже снег, покрывавший вершины трехглавой горы Санхо. Хотя одеяние женщины было старомодным, с длинными, почти до пола, рукавами и широким поясом, носила она его с поистине королевской грацией. Лицо незнакомки скрывала женская