поможет исцелиться. Я расскажу всё, что ты так жаждешь понять. Научу магии, которой ты столько лет не давала выхода.

При этих словах колдуньи проклятая метка, принявшая форму иероглифа «проклятие», стала источать слабый, но какой-то мертвенный свет. Боль становилась слабее, исчез и холод тревоги, которую пробудили в сердце слова ведьмы. Теперь Уми казалось, что поражённая проклятием рука будто бы купалась в тёплой воде. И такими нежными и приятными были касания стихии, что хотелось, чтобы это длилось вечно…

Но вдруг невесть откуда налетевший порыв ветра больно хлестнул Уми по щеке — больнее была только пощёчина, которую ей однажды отвесил отец, когда поймал на воровстве. Сладостная нега схлынула, и утихшая было боль вернулась с новой силой. Теперь, вместо лившегося из проклятой метки свечения, Уми видела одну лишь тьму, которая сочилась, словно загустевшая чёрная кровь.

Очередной порыв ветра полоснул по другой щеке, и в шёпоте его послышался до боли знакомый женский голос:

«Борись! Борись, Уми! Если сдашься ей сейчас — погибнешь!..»

Ведьма взмахнула рукой — вспорхнуло следом белое полотно рукава, словно огромный мотылёк, — и ветер стих так же неожиданно, как и появился. Оборвался и шёпот — Уми так и не успела вспомнить, кому мог принадлежать этот голос. Но отчего-то ей стало тоскливее прежнего — словно очередной шрам на сердце, склеенный позолоченным лаком, снова открылся…

— Уми, — пропела госпожа Тё, и чудовищно бледная маска на её лице начала шевелиться, словно под ней копошились какие-то крылатые насекомые. — В тебе я чувствую движение великой силы, которой нужна крепкая длань наставника. Я готова занять это место — и, поверь, то, чему я смогу научить тебя, не узнаешь больше нигде. Все носители этой древней мудрости давно мертвы — осталась лишь я. Готова ли ты последовать за мной и беспрекословно подчиняться? Готова ли разделить бремя той силы, которая совсем скоро окажется в моих руках?

Из-за вмешательства ветра разум очистился от воздействия колдуньи, и теперь Уми могла мыслить ясно, как никогда. И после последних слов госпожи Тё всё окончательно встало на свои места. О какой ещё силе могла грезить колдунья, как не о той, что могла изменять судьбы живых и мёртвых?

Это госпожа Тё искала Глаз Дракона. Отступник с цепью, — Уми пока не хотелось думать о том, кто мог им оказаться, она гнала от себя эти мысли, — сжигавший святилища и обагривший руки в крови служителей Сэйрю, действовал по её приказу. Должно быть, дядюшка Окумура как-то прознал о планах колдуньи, и его смерть тоже была на её совести.

И родители были как-то замешаны во всём этом, колдунья ясно дала это понять. И не спросишь её — не ответит. Замерла, словно и неживая вовсе. Ждёт ответа с таким терпением и спокойствием, словно в запасе у неё было всё время мира.

Она предлагала научить её колдовству. С той самой минуты, как Уми впервые увидела биение ки, почувствовала в себе её отголоски, ей хотелось снова испытать это чувство. Снова увидеть, как ярко сияла сила, отражая сердце и душу всего живого…

Но на дне холодных глаз колдуньи плескались алые отблески. Уми вздрогнула — и непременно отшатнулась, если бы могла. Почему, почему они были такими, если Уми своими глазами видела, что ки — это неумолчное биение жизни, —

«Синяя», — где-то вдалеке зашептал ветер. Колдунье не удалось отогнать его полностью — даже ей не под силу поймать стихию…

«Синяя», — радостно затрещало совсем близко такое знакомое колдовское пламя — красивый огонь, которого нельзя было коснуться…

«СИНЯЯ!» — взревела река, и сердце Уми встрепенулось, отзываясь на её зов…

Госпожа Тё вдруг вскрикнула и выпустила её руку. Перед глазами зарябили яркие пятна — почти как в видениях, которые пытались показать водные сущности, обитавшие в пруду усадьбы Хаяси.

Но уже в следующее мгновение Уми ощутила, как обо что-то крепко приложилась макушкой — и окончательно пришла в себя.

Царившая в балагане атмосфера изменилась. В воздухе больше не пахло жареной рыбой и печёным сладким картофелем — нет, теперь Уми чуяла какой-то резкий металлический запах, от которого всё внутри замирало от ужаса.

Ночь опустилась на Ганрю и его окрестности. Висевшие над подмостками фонарики почти полностью погасли: лишь несколько ещё продолжали слабо светить, но их скудного света было недостаточно, чтобы разглядеть, что происходило там, в темноте.

Небо заволокли тяжёлые чёрные тучи. С гор, ворча, спускалась гроза. Лишь в редких вспышках молнии Уми удавалось на миг разглядеть смазанные тени, носившиеся вокруг. Неужели сбежавшие из балагана духи снова вернулись?

Или то было нечто иное?

По правой руке струилось что-то мягкое и тёплое. Когда Уми поняла, что это её кровь, сочившаяся из проклятой метки, стало совсем дурно. Она и без того не могла пошевелиться, страшная слабость сковала тело. Всё, на что хватило сил — скосить глаза в сторону, чтобы увидеть, как белая ведьма застыла на самом краю подмостков. Одеяние её уже не было белым — алыми ликорисами на нём расцвели кровавые пятна, которые в стремительной вспышке молнии казались особенно зловещими. В руке колдуньи сверкнуло тёмное лезвие кинжала — а в следующий миг раздался оглушительный свист, и на колдунью налетел какой-то человек.

Резкий свист издавала цепь, которая танцевала в руках нападавшего, будто живая. Однажды Уми уже видела этот смертоносный танец, у сгоревшего святилища Поющих Сверчков. Видела, на что была способна зачарованная колдовская цепь. И не хотелось встречаться более с этой цепью, видеть хищный блеск отражавшегося в ней пламени.

Уми пыталась разглядеть лицо колдуна-отступника, убедиться… Но он двигался нечеловечески быстро, ускользал, как юркая рыбина сбегает из порванной сети.ьСнова сверкнула молния — и цепь хлестнула госпожу Тё прямо по руке, в которой она сжимала тёмный кинжал. Крик раненой колдуньи потонул в низком раскате грома. На проклятую метку Уми упали первые горячие капли дождя — или то была ведьмина кровь?..

Где-то совсем рядом кричали люди — много людей. В чьём-то крике звенела ярость, в ином затаился глубокий ужас. Звенела сталь мечей, пару раз кто-то даже пальнул из револьвера… Где же её оружие? Привычная тяжесть кобуры не оттягивала кармана хакама...

Память путалась, подводила, а мысли раскатывались, словно рассыпавшиеся по полу бобы. Уми припомнила, что сегодня она надела кимоно и не взяла с собой оружие. Отправилась в балаган, думая, что всё обойдётся…

Не обошлось.

Уми с трудом удалось сосредоточиться на последнем важном слове. Балаган.

Что-то происходило здесь.

Что-то