повалил народ. А народ повалил, поэтому пока возвращаться в город с дипмиссией необходимость отпала. С тюками и сумками, со смешанными чувствами на лицах - все они шли, чтобы спастись. Но, ясное дело, не каждый попал внутрь. По сто раз проверив документы, пробив по базе данных, некоторых вносили в "дополнение к списку номер три", размещали в кубриках, проводили беседы и инструктажи. Усилились наряды. На КПП теперь, кроме четверых часовых из молодняка, всё время находилась группа пропуска и досмотра в лице Прапора и моих троих верных воинов. Ну, и Вадим к нам зачастил. На холме десантура дежурила в две смены - по пять бойцов в каждой. Подземелье жило под контролем остатка уже бывалых - Вити, Стрелка, сына опера Юры, Сани Мерзкого. Остальные тайшетцы - Малой и Иван - вскоре заступали на "бетонку", чтобы обкатывать молодняк. Вроде, всё проходило по отработанной схеме, всё находилось под контролем, но не обошлось и без эксцессов. Фильтровать народ - занятие не из лёгких. Во-первых, в убежище не допускались бывшие уголовные элементы. Причём, приходили и реальные урки. Они, наивные, считали, что если справку об освобождении с собой не брать, то по-другому мы не сможем догадаться о тёмном прошлом. Нам же помогала единая база данных. К тому же Денис давно занимался борьбой с преступностью под эгидой системы МВД. Да и мы не слепошарые котята. Уголовник или просто гопник, отморозок, что для меня едино, не скроет своей сути, он наглый, скалит зубы, ведёт себя вызывающе, имеет ярко выраженный жаргон и жестикуляцию. Плюс татуировки. Все подобные, даже со скандалом и применением силы отправлялись восвояси. Нет, вру. Одного всё же пустили, но случай был особый. Мужик лет сорока пришёл с ребенком, пацану семь лет от роду. По самому дядьке мало заметно прошлое, разве что истершийся татуированный перстень на пальце имелся. Но, не дожидаясь, пока его история всплывёт посредством КПК, мужчина сам признался, что восемь лет назад вышел из тюрьмы, отмотав десятку за убийство. Тогда судьи посчитали, что он виновен, хотя просто защищал девушку. Мужчина не просился в убежище, он просил взять его сына. На вопрос, где мать, ответил, что погибла год назад. Комендант разрешил ему остаться с сыном, но, понятное дело, дядьку взяли на контроль. Уже потом я узнал, что та самая девушка, которую он защитил, дождалась его из тюрьмы, у них родился сын. Добрая, но печальная история подтвердилась фактами из базы данных федералов. В общем, сын и отец обрели место в убежище. С другими сидельцами обстояло иначе. Поняв, что нам всё известно, они начинали гнуть пальцы. Да ты знаешь, кто я? Да щас приедут люди, объяснят тебе, как жить! Дай номер, тебе с лагеря перезвонят, пояснят чё - по чём! Короче, стандартная брехня. Их отправляли короткой дорогой в далекие дали. Один особо буйный выхватил обрез, вереща угрозы и проклятия. Судьба его оборвалась в тот же момент, пристрелили как собаку. Заодно дали понять толпе, что не прогулка здесь, а война. Вообще, это тяжёлое чувство, когда ты кому-то отказываешь. Стоит перед тобой вроде нормальный человек, всё в порядке, а Федеральная База Данных выдаёт про него что-то нехорошее и всё, до свидания. Не все урки остались урками, не каждый больной опасен, но для системы все равны. Тот мужик с сыном - исключение из правил, подтверждающее его существование.

Во- вторых, не пускали явно агрессивных людей, а такие тоже попадались. Приходилось стрелять в воздух, работать прикладами. Жестко, жалко, но выбора не оставалось. Голова разрывалась от всего этого и казалось, что сам сейчас слетишь с катушек. Каждый из нас терпел. Бывало, что попадались стоящие на различных учётах. Не пускали хроников, диабетиков, астматиков, онкобольных. Пытались, конечно, им объяснить, что заточение под землёй может затянуться, что в убежище просто нет нужных медикаментов для поддержания их жизни и здоровья. Этих людей жалко больше всего. И хорошо, что всего этого не видела мама. Она - диабетик, но знаем об этом только мы с братом и отцом. Конечно, к отъезду из Тайшета мы подготовились, выгребли несколько аптек подчистую. Ничего не поделаешь, каждый заботится о своих. Мне казалось, что я говорил этим людям "нет" со слезами на глазах, извинялся, по сто раз всё объяснял и советовал, что делать дальше. А что их ждало? Баррикадироваться дома и молиться, что снаряд смилостивится и упадёт на соседний дом. Люди уходили, убитые горем, в слезах, даже мужчины не могли сдержаться. В эти моменты мы не многим от них отличались. Я ненавидел государство за то, что приходится так поступать, что приходится идти против человечности, гнать прочь тех, кому на самом деле нужна защита, которую государство не дало. В конце концов, пока не поздно, могли бы эвакуировать город. Да, я тоже виноват, ведь мог уговорить коменданта кого-то впустить. Вместе с тем я понимал, что на самом деле им здесь делать нечего. Пребывание под землёй может продлиться всего сутки, но где гарантия, что не год? Им же будет хуже, вот и всё...

Как бы ни было, бомбоубежище заполнялось и, благодаря нашим усилиям и жёсткой системе, заполнялось людьми среднего возраста, часто семейными, редко с детьми, здоровыми, без каких-либо проблем с законом. Само собой, производился тщательный обыск при входе. Приходилось и в трусах копаться. Всё запрещённое изымалось. Помимо всего прочего, в приёме граждан приняли участие и профессор Павлов с Лизой, проводя какой-никакой медосмотр.

День тянулся. Мозги кипели от переизбытка лиц и паспортов. От проклятий тех, кого запрещено пускать, горели уши, а уж сколько раз нам обещали всадить перо в почку, и не сосчитать. На эти обещания никто уже не обращал внимание. Как назло, начался дождь в купе с ветром. Нам-то ладно, плащ-палатки накинули и продолжили нести службу. Людей жалко. Чем ближе и явственнее ощущался вечер, тем чаще и тревожней я поглядывал на часы. Поминутно поглядывая на ещё дымящиеся останки садоводства и двухэтажек, я точно знал, что именно их видел в своих кошмарах, и ощущение неизбежного конца всего сущего приближалось с каждым часом. Сердце учащённо билось в моей груди, да и курить я стал чаще. Хотя, казалось, куда уж чаще. Часам к шести вечера где-то со стороны Синюшиной горы слышалась непрерывная автоматическая стрельба. Похоже, наши схлестнулись с врагом в очной встрече. Затем