работала артиллерия и вертолёты, шли звеньями на очередной заход после пополнения боекомплекта. Десантники взволнованно мяли свои модерновые 74-ки, подбадривающе кивая друг другу. В глазах этих тренированных юнцов изредка проскальзывал страх, но во-первых, тут же прятался за стеной отваги, а во-вторых, как без него, родимого, жить-то. Парни рвались в бой, но и опасались его, не совсем ведь дурные. Иногда лейтенант-здоровяк, размером даже больше Вити, размахивая автоматом, будто игрушкой, подбадривал их зычным голосом. В его металлическом голосе и движениях, в холодном взгляде серых глаз, чувствовалась уверенность, которой он заражал своих бойцов. Лейтенант, возможно, уже где-то воевал. Да нет, точно! Это чувствовалось во всём. Мы иногда с ним перемигивались, курили вместе, но толком поговорить не удавалось. Слова сами не лезли.

Создавалось впечатление, что я стал каким-то нервным центром убежища. Может, мне это всего лишь казалось, но выглядело так, будто вся масса укрывшихся в бомбаре копирует моё настроение, которое после обеда скатилось чуть не в Марианскую впадину. Ощущение надвигающейся трагедии для всего мира терзало меня каждую секунду, ведь я больше, чем на сто процентов был уверен, что всё случится именно сегодня. Был уверен, но и поверить не мог. Это ведь просто уму непостижимо. Каждый хоть немного вменяемый человек в мире понимает, к чему приведёт ядерная война. Хотя ещё месяц назад никто не допускал попытки революции в России, а она произошла. Неделю назад никто не думал, что НАТО решится на массовый десант на территории такой огромной и сильной страны, как РФ, но вот их солдаты уже топчут окраины наших городов. Как и несколько лет тому никто не верил в раскол Украины. Всё это попахивало бредом, но уже произошло, так почему не может быть ядерной войны, скажите на милость? В погоне за властью мировые политики давно показали свою полную неадекватность, значит, нельзя исключать ничего.

Ну что, как вы считаете, с такими мыслями может быть другое настроение? Вряд ли. Вот я и хандрил, большинство времени стараясь проводить снаружи и будто прощаясь с первозданным видом планеты. Менялись часовые, молча курили, пряча сигареты в ладонях, подрывались от каждого шороха. Уже не пытались подбодрить друг друга, просто молчали. Как-то странно иссяк людской поток, будто просто кончились люди. Но и без этого народу в бомбаре стало нестерпимо много, около тысячи человек. Мы сидели и вновь курили. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Попытки друзей заговорить со мной заканчивались короткими словами "ясно" и "понятно". О своих переживаниях и снах я попытался поделиться с Андрюхой, своим единственным другом, но тот, услышав похожие на бред слова, тоже коротко бросил "ясно" и уныло побрёл в убежище. Не верил он мне, а скорее всего просто боялся верить.

В убежище не обходилось без неприятностей. Люди и так все на нервах. Плюс ко всему, убежище, хоть и являлось для всех нас местом спасения, но всё же в нём ограничивались свободы человека, к которым он так привык. Но мы и десантура работали слаженно и четко, по инструкции, пресекая любую дурость. Народу нужно дать время обвыкнуться, а времени этого нет, и ситуация к тому же в любой момент может повернуться в худшую сторону. Терпели, как могли, а день тянулся бесконечно долго. Я почему-то сравнил этот день с тягучим киселём. Ты его должен из одной бочки в другую перелить, а бочка полная, а кружечка, которой черпаешь, ма-аленькая. День, провалившийся в черную бездну бесконечности, шёл тяжело и медленно...

Глава 12. Последний бой.

Далекие и близкие выстрелы и взрывы уже так не пугали и не настораживали. Они стали такими же обыденными, как шелест листьев или человеческая речь. Просто шли фоном по нашей жизнедеятельности. Ближе к вечеру лейтенант Вадим, фамилию которого я так и не узнал, поменял одну группу бойцов на холме на другую, но инструктировал намного жёстче, с матами и криками. Объяснял он это тем, что ближе к ночи могут активизироваться вражеские диверсионные группы или объявятся снайперские пары. Над постами нависла мёртвая тишина, часовые не должны были издавать ни звука. Что ж, меры не лишены смысла, учитывая, что до ближайших позиций противника километра три-четыре по прямой. Сколько их там? Штаб скупо делился информацией, но и без щедрости понятно, что не менее пяти тысяч бойцов. Это уже с учетом уничтоженных двух тысяч. Конечно, работают артиллерия и авиация, но в условиях города с такой плотной застройкой высотными домами, с девяноста процентами неэвакуированных граждан, что конкретно может авиация? Раздолбить всё к чертям собачьим вместе с гражданами? Потому и работали мало и очень осторожно.

Из-за затянутых слоем дыма небес темнеть начало уже в девять, что нехарактерно для конца августа. Уныние в убежище нарастало, снаружи росло напряжение. В этом общем хаосе как-то обыденно слышались слова десантников из радиостанции о том, что метрах в трёхстах к северу от убежища, в "зелёнке", замечена группа противников. По сути, в том же месте, где мы бежали через рощу к двухэтажке. Я совершенно повседневно приготовился к бою, вспоминая давешний сон. Ну да, всё так и должно происходить. Врагов немало, группа из полусотни бойцов споро рассредоточивалась по оврагам. Они шли дальше на север, в район уничтоженных и уже почти остывших построек. Манёвр, в принципе, очевиден, ведь через эти пустоши можно незаметно подойти к артбригаде на Кайской горе. Да хоть куда можно идти. И вступать с ними в бой нам нельзя, потому что их намного больше. У нас преимущество лишь в том, что наши позиции пока скрыты, а сами мы сейчас в тылу врага. Но с первыми выстрелами всё изменится, и козырей у нас не будет. Поэтому, подумав трезвой головой, решил не атаковать противника, а просто доложить в штаб и сидеть тихо, наблюдая. И у нас всё это получилось бы, но как только противник закончил перемещение своих войск, готовясь к новому рывку, как прямо им навстречу выбрела целая орава гражданских. Конечно, без оружия, зато с тюками, полными вещей. Никто не ожидал этого. А натовцы, поняв, что им