У меня действительно из глаз катились слезы. Бедняжка Максин! Такая милая, добрая девушка…

— Кто же убил ее, Лекс? — спросила я, вытирая глаза. — Кто?

— Полиция решила, что я, — спокойно ответил Лекс.

От удивления у меня открылся рот:

— Ты?! Как же это?

— А вот так. Пока я стоял столбом в прихожей, пытаясь прийти в себя и сообразить, что делать, в квартиру ворвались полицейские, скрутили меня и уволокли в комиссариат.

— Но как они там оказались?!

— Вот я и об этом сразу же подумал! Понятное дело, их вызвал тот, кто знал, что Максин мертва. Но не перебивай меня. Именно тогда я познакомился с комиссаром Перреном. Слава Богу, он оказался вполне адекватным человеком, в чем, надеюсь, ты лично смогла убедиться. Правда, сначала даже он не верил, что я не убивал Максин. До утра меня продержали в камере, а утром привели на допрос к комиссару. Перрен объяснил, что я пока не арестован, а всего лишь задержан по подозрению в совершении убийства, поскольку, во-первых, был схвачен на месте преступления, во-вторых, был знаком с убитой, в-третьих, человек, позвонивший в полицию, сообщил, что в квартире по такому-то адресу произошло убийство, и подозрительный тип, то есть я, все еще находится внутри. Ну и, в-четвертых, судебно-медицинский эксперт сказал, что смерть Максин наступила в период времени с десяти до половины одиннадцатого вечера.

Никакого алиби у меня, естественно, не было, так как именно в это время я шел к Максин, где и был задержан. К сожалению, тот звонок был анонимным, отследить его не удалось, да никто и не видел в этом никакой надобности в тот момент. Невозможно было определить даже пол звонившего: голос был сильно искажен. Я честно рассказал Перрену обо всем: о знакомстве с тобой, о твоем исчезновении, о своих подозрениях, о разговоре с Максин. Но меня спасло не только то, что комиссар мне поверил, но и заключение дактилоскопической экспертизы, согласно которой на ноже, орудии преступления, не было обнаружено моих отпечатков пальцев. Перрен сказал, что ручка ножа была чистой: убийца либо протер ее, либо был в перчатках. А я был задержан без перчаток, и их нигде не нашли. Если же я вытер нож, то, во-первых, чем? Никаких окровавленных тряпок, платков или полотенец при мне и в квартире не обнаружили, во-вторых, почему я тогда не протер и дверную ручку? Ведь там мои отпечатки были! Кроме того, на моей одежде тоже не нашли ни капли крови. Оказалось, хорошо, что я стоял столбом в прихожей Максин и просто не успел ни к чему прикоснуться. Но если бы полиция не приехала так быстро, боюсь, я бы все-таки успел себе навредить: ведь у меня мелькнула мысль перевернуть тело Максин, посмотреть, можно ли ей еще помочь.

Короче говоря, Николь, мне крупно повезло. Хочу, чтобы ты поняла: я сейчас рассказываю тебе все сразу, так сказать, обобщенно, а на самом деле в камере я провел целых десять суток, пока все это не выяснилось, не проанализировалось, не запротоколировалось. И самое главное: в то время, пока я сидел в камере, в бухте нашли твое тело…

Я заворожено смотрела на Лекса, не в силах вымолвить ни слова. Мне даже показалось, что он рассказывает мне какой-то увлекательный детектив в духе моей любимой Агаты Кристи.

— О том, что ты утонула, мне сообщил Перрен. Согласно собранной им информации, ты вернулась в отель именно в тот вечер, когда была убита Максин. А утром отправилась купаться в свою любимую бухту. Согласно показаниям твоей подруги Миранды, она и не знала, что ты вернулась в отель, так как рано легла спать, а утром следующего дня, в восемь часов, отплыла на яхте на запланированную двухчасовую морскую прогулку вместе с группой других туристов. В десять тридцать утра, возвращаясь от пристани, Миранда решила пройти через вашу бухту, где неожиданно наткнулась на твои вещи: расстеленное полотенце, пляжное платье, босоножки, сумка, шляпка и очки. Она сразу их узнала. В море, однако, тебя не было видно. Так куда же ты делась, в одном купальнике? И как ты вообще тут очутилась? Если приехала поздно, пусть даже ночью, почему не разбудила ее? И почему пошла на пляж утром вместо того, чтобы встретиться с подругой?

Миранда бросилась в отель, и в номере действительно обнаружила следы твоего возвращения: постель была разобрана, полотенца в ванной влажные, вещи в беспорядке. Но ни портье, ни горничные не видели ни твоего прибытия в отель, ни утреннего выхода на море. Миранда могла лишь предположить, что по какой-то неведомой причине ты действительно решила не будить ее ночью, а когда проснулась утром, то самой Миранды уже в отеле не было: она ушла на пристань. То есть вы просто разминулись. И Миранда обратилась в полицию. Через полчаса в отеле и бухте вовсю работали следователи. Скоро они пришли к печальному выводу, что ты, видимо, утонула. И это предположение подтвердилось, когда через пару дней всплыло твое тело. Его нашли спасатели недалеко от яхт-клуба, возле той самой бухты. Миранда сообщила об этом Николя, но мадам графине они решили ничего не говорить до официального опознания: боялись, что сердце не выдержит. Николя срочно прибыл в Довиль. Опознавали тебя они вместе с Мирандой. Не спрашивай, как это было, я не знаю. Как потом выяснилось, тело было сильно изувечено: его хорошо побило о скалы, особенно лицо, но Миранда и Николя опознали тебя, поскольку на трупе был твой купальник, цепочка с крестиком и кольцо…

— С надписью: «Николь от бабули с любовью»… — догадавшись, медленно продолжила я. — Это кольцо подарила мне бабушка в день моего шестнадцатилетия. И я оставила его в номере отеля, когда уезжала с Александром… Но как же так?!

— Именно кольцо развеяло все сомнения. И тогда Миранда с Николя уже не могли скрывать эту ужасную весть от твоей бабушки, тем более что это просочилось в прессу и стало настоящей сенсацией. В Довиль слетелась масса журналистов со всего света. А у мадам графини случился обширный инфаркт, это правда. Она была срочно госпитализирована, и врачи несколько дней боролись за ее жизнь. Твоими похоронами занимались Миранда и Николя. К сожалению, обо всем этом я узнал от Перрена, когда твоя подруга и Николя уже вернулись в Париж вместе с твоим телом. Перрену просто все эти дни было не до меня, не до расследования убийства несчастной Максин. Он занимался делом о гибели внучки графини Леруа. Обо мне вспомнили лишь 2 июля, когда истекли отведенные законом десять суток, в течение которых мне должны были либо предъявить обвинение, либо освободить. Представь себе мое состояние, когда комиссар сообщил мне, что я свободен, и рассказал все эти новости о тебе, о твоей смерти…

Лекс встряхнул головой, словно отгоняя прочь тягостные воспоминания. А у меня сжалось сердце: боже, он действительно любит меня… Как же он страдал, бедный! И, повинуясь внезапному порыву, я вскочила с места и бросилась к Лексу.

— Прости, — прошептала я, обнимая его за шею.

Он грустно улыбнулся и поцеловал мою руку:

— Все уже позади, Николь. Вернее, почти все… Главное, что ты жива и рядом…

Я опустилась на колени перед его креслом:

— Лекс, я знаю, что ты не поверишь… И в этом виновата только я, но прошу тебя…