В ответ на этот вызов санации Пилсудский, видимо, приказал Бартелю резко выступить в парламенте, что тот и сделал спустя четыре дня. Суть речи премьера сводилась к тому, что парламент себя изжил и не способен решать задачи, стоящие перед современным государством, депутаты перестали соответствовать своему предназначению представителей народа, превратили служение в профессию и т. д. Оппозиция сочла это выступление покушением на основы демократии и отреагировала на него 14 марта выражением вотума недоверия Пристору, хотя Бартель и предупредил сейм, что в случае такого решения правительство в полном составе подаст в отставку. Схватка правительства и оппозиции завершилась очередной кажущейся победой последней.

Пилсудского более чем устраивала отставка кабинета Бартеля. Вопрос с бюджетом можно было считать решенным, хотя проект еще не вернулся из сената и не был окончательно утвержден нижней палатой. Теперь это без ущерба для престижа режима мог сделать президент, а ответственность за это можно было возложить на сейм, якобы безответственно относящийся к своим обязанностям. Но в повестке дня работы сейма были еще два вопроса, в решении которых режим было крайне не заинтересован. Во-первых, все еще незавершенное дело Чеховича – Государственный трибунал не стал выносить по нему окончательного решения, хотя и признал факт нарушения закона. Он вернул дело сейму, заявив, что только тот может по существу оценить открытые правительством кредитные линии и произведенные расходы. И лишь после получения соответствующего решения нижней палаты можно будет возобновить процесс. Во-вторых, утверждение выводов специальной комиссии сейма, созданной для расследования инцидента при открытии сессии сейма 31 октября 1929 года. Однако в связи с известной практикой, что сейм не работает, пока нет кабинета, можно было дотянуть до конца марта, когда истекал предусмотренный августовской новеллой срок работы бюджетной сессии.

17 марта президент принял отставку правительства Бартеля и предложил сформировать новый кабинет Пилсудскому, но тот отказался. 19 марта в прессе появилась его статья с изложением мотивов такого решения, в целом сводящихся к испытываемому им отвращению к парламентским методам работы вообще и польского сейма в особенности. Следующим кандидатом в премьеры стал маршал сената Юлиан Шиманьский, всемирно известный врач-окулист, профессор Виленского университета. Будучи человеком, не посвященным в тонкости политической игры, проводившейся Пилсудским, он со всей серьезностью отнесся к порученной ему миссии. Проведя переговоры с представителями сеймовых фракций, кандидат в премьеры пришел к выводу о возможности достижения мира между противостоящими сторонами и создании правительства политического примирения, о чем не преминул сделать публичное заявление.

Но когда спустя неделю Шиманьский, гордый достигнутым успехом, пришел к Пилсудскому, то вместо похвалы услышал весьма неприятные для него слова: диктатор не собирается выводить оппозицию из тупика, в который она сама себя загнала, без твердых гарантий с ее стороны, что его дело не пострадает. Он согласится взаимодействовать с оппозицией только в том случае, если депутаты и партии откажутся от контроля работы правительства и его персонального состава, не будут вмешиваться в вопросы, связанные с уже одобренным бюджетом, согласятся отменить шестой пункт закона о государственных финансах, регулирующий полномочия правительства при открытии не предусмотренных бюджетом кредитных линий, наконец, если сейм уйдет на каникулы, по крайней мере, на полгода[251]. Это были и ультиматум оппозиции, и программа изменения характера режима, сложившегося в Польше после мая 1926 года, и завуалированный отказ войти в правительство Шиманьского. Затем миссия премьера была поручена брату маршала Яну Пилсудскому. Было очевидно, что это назначение – всего лишь очередной акт фарса, разыгрываемого по сценарию диктатора.

В этих условиях Игнаций Дашиньский, понимавший, что времени у сейма для работы остается все меньше, решил нарушить неписаный обычай и созвать сессию сейма на 29 марта 1930 года. Для парламента наступил момент истины. Или бросить перчатку режиму и вступить в поединок, чем бы он ни кончился, или проиграть, и на этот раз окончательно и бесславно. Всю серьезность положения осознавал и Пилсудский. Если бы сейму удалось довести дело Чеховича до конца, то диктатору пришлось бы отказаться от видимости пребывания режима в правовом поле. И это было бы, пожалуй, его наиболее болезненным поражением. А распускать сейм в столь критический момент было опасно, ведь у оппозиции появилось бы основание утверждать, что режим таким образом пытается замять дело Чеховича. Единственное, что оставалось спасителю отечества, – начать очередную игру нервов.

В бой были брошены депутаты Беспартийного блока. Не имея возможности помешать принятию неблагоприятных для режима решений, они широко прибегали к обструкции на заседании бюджетной комиссии сейма, распуская слухи, что они придут на заседание сейма, вооруженные револьверами и резиновыми дубинками, что Дашиньский будет избит, когда пойдет открывать заседание. И маршал сейма сдался – доклад о бюджетных нарушениях был снят с повестки дня. Польская демократия еще раз продемонстрировала трусость, когда дело касалось решительного противодействия диктатуре. Несомненно, существовал страх за личную судьбу, но главным было опасение, что от этого пострадают интересы государства, будет внесен раскол в общество, активизируются претензии к Польше ее соседей, так и не смирившихся с территориальными потерями. Оппозиционеры опасались непредсказуемости Пилсудского и все больше склонялись к проведению досрочных выборов и вынесению конфликта на суд избирателей. При этом они убеждали себя, что режим не посмеет сфальсифицировать результаты выборов.

Последнее, что успел сделать сейм на заседании 29 марта, – это одобрить бюджет. В тот же день Ян Пилсудский отказался от формирования кабинета, и без промедления и каких-либо консультаций было сформировано правительство во главе с Валерием Славеком. В тот же день президент закрыл сессию сейма. У руля государственного корабля вновь оказался кабинет полковников, чей состав был почти идентичен предыдущему. Пилсудский приступал к осуществлению конечной цели своего плана борьбы с парламентом, представленного 28 ноября 1929 года Свитальскому и Славеку, – его роспуску.

Оппозиция, которая также была за досрочный роспуск парламента и считала это делом решенным, уже в апреле 1930 года стала вести закамуфлированную избирательную кампанию, используя традиционные методы: пропаганду своей политической линии в печати, на собраниях и митингах. Суть этой линии – устранение диктатуры и восстановление демократии – была сформулирована в принятой Центролевом 5 апреля декларации, содержавшей оценку ситуации, начиная с майского переворота. Отличием ожидавшихся вскоре выборов от всех предыдущих должно было стать то, что шесть партий Центролева собирались выступить на них единым фронтом. Для поддержания их боевого настроя было решено собрать чрезвычайную сессию сейма. Реализовать эту задумку было нетрудно, но результат получился нулевой. Созванная 23 мая сессия сейма была тут же отложена на 30 дней, а 20 июня, что было вполне предсказуемо, закрыта распоряжением президента, так и не начав работу. Режим последовательно лишал оппозицию возможности использовать для борьбы с ним парламентскую трибуну.