Я щурюсь, вглядываюсь до боли. И другая боль, поднявшись, затапливает меня. Мисс Джейн. Там, в небе, парит мисс Джейн, а с ней мисс Эмма. Одна одета во что-то, напоминающее доспехи, другая в платье и венке. Они не одни: там же доктор Адамс, на котором просто нет лица, а вся одежда окровавлена, и Амбер Райз в рваной, грязной форме Севера. И там же…

«Не ходи к чужим, мальчик. Никто ведь не помешает им распять тебя». Слова, оставленные как единственный дар, отдаются в голове и рассыпаются, ведь меня не распяли. Мне подали руку, десятки рук. Мудрый шаман был не прав.

Он постарел: в волосах седина. Кожа огрубела, черное одеяние не похоже на то, что носило наше племя, любившее легкие краски. Но я узнаю рисунок на лице ― алые полосы от глаз к вискам, узнаю вороний череп, пронизывающий взгляд и зычный хищный крик. Шаман вскидывает руки. Все, с кем мы сражались, взмывают. Они так же скованы, как я, и явно так же слышат и видят все происходящее. Орел с серебряными глазами, видимо, самый сильный: ему удается немного перебороть то, что не дает двигаться, он простирает окровавленную руку. Не к Злому Сердцу, а к девушке, замершей с ним бок о бок.

– Жанна!

Безнадежный, надорванный зов. Джейн, ведь он обращается к Джейн, качает головой.

– Зачем, Ойво? Зачем?.. Разве учила я отнимать чужой дом?

Они глядят друг на друга. И яростная гордая птица вдруг первой опускает взор.

– Мы отчаялись, Жанна. Мы тоже хотели жить, а не выживать.

Ему отвечают молчанием. А потом трое: она, Великий и Злое Сердце ― говорят. Не с нами, замершими внизу, а с теми, кого подняли и окутали потоками силы. О том, чего я не понимаю, не могу понимать, но почему-то это кажется простым, ясным и важным. Я слушаю каждое слово. Я молюсь, чтобы никогда их не забыть.

…Они рассказывают о мире, куда пришел изгнанный народ ― необыкновенный, мудрый, смелый. О том, как другой народ ― молодой, наивный, как дети, ― принял их в свой красивый дом. Как правители оказались во всем противоположны и как в конце концов хозяин стал бояться чужака, постепенно затмевавшего его. Тогда правитель гостеприимного дома совершил подлость и поплатился за нее. Его сын отчаялся, помутился рассудком. И произошло то, о чем в дыму и крови предупреждал Нэйт, вцепившийся в мое плечо. Дом разделился. Сам в себе. И началась война. Захватчики не подбрасывали в пламя веток, но оно не затухало. Изгнанные хозяева защищались, но у них не было лидера. До нее.

Девушка-рыцарь: на ее плечи лег белый плащ. Она без страха взяла меч, ее голос разнесся над обеими армиями. Ее не выбирало Небо, она была никем. Она любила книги, танцы и красные апельсины, а вовсе не войну. Но однажды, совсем ребенком, она шагнула в Омут. И все изменилось.

Тот, кто был шаманом, а стал вождем, полюбил ее, она полюбила его. Тогда, именно тогда пришло время мира, и ради него девушка решилась покинуть дом. Она не успела, ее убил тот, кто даже не понимал, что рушит. Все было обречено. Но чьи-то боги снова сжалились. Сегодня Исчезающий Рыцарь воскресла. Она станет женой вождя, а сын последнего правителя благословит их. В разделенном доме больше не будет войны. Поэтому…

– Пора. ― Великий тихо обращается к застывшим чудовищам. ― Вернитесь, вы нужны, и были нужны всегда. Домой, мой народ. Если вы выберете это сами.

Вы… не оставите меня?

Он поднимает руку и возвращает тем, кого назвал подданными, способность двигаться. Пылают их глаза, и во взглядах слишком много тоскливой, не человеческой, но и не звериной пустоты. Они понимают больше, чем я. Некоторые смотрят вниз, на трупы и разрушенные здания. А потом бросившийся на меня волк вдруг воет, запрокинув голову; другие поддерживают его ревом, и вся стая, смерть, заключенная в десятки огромных тел, сорвавшись с места, мчит прочь. Они исчезают за небесным знаком, в неизвестности. Все до одного.

Мильтон Адамс просит о чем-то Райза, и тот, кивнув, вновь плавно взмахивает рукой. Доктор спускается на дорогу, отряхивает одежду, как если бы просто пережил тряскую поездку в дилижансе. Он спешит к распростертым телам, ища живых. Конечно, он будет делать то, что считает первым долгом, из каких бы странных мест только что ни вернулся, какие бы странные вещи с ним ни случились. Это почти успокаивает. Я даже улыбаюсь, вытирая окровавленное лицо. Вокруг снова движение и шум: горожане встают с земли, помогают друг другу, проверяют оружие, тревожно переговариваются. Дэйв рядом шумно сморкается и зовет отца.

Никто не глядит вверх, будто там ничего не произошло и не происходит. Никто, кроме высунувшегося из-за баррикад Нэйта и меня. И лишь мы видим, как девушка в доспехе ― та, что говорила вместе с вождем, та, что держала меч, невеста, ― камнем падает вниз.

Каждое слово Злого Сердца, каждое слово Амбера и Джейн было ясно слышно, далеко разносилось в ночном безмолвии. Слова-птицы летели не только над Оровиллом; они мчались и назад, на Ту Сторону, где в Форте сияющий знак видели экиланы, а над лесом ― повстанцы. Слова всюду находили путь. Это делало их необратимыми.

Джейн уйдет, ― билось в голове. А горожане ничего-ничего не поймут. Они слышат, но забудут, видят, но не смогут описать. Они расскажут о господнем гневе, о демонах, о бойне, не менее страшной, чем сражение с Диким Псами. А моя сестра останется мертвой для всех, кроме меня. Мы даже обменялись одеждой, прежде чем отправиться сюда: Джейн снова рыцарь, а я надела то, в чем ее хоронили, и задохнулась от запаха полевых цветов в тяжести венка.

Я чувствовала: наши минуты утекают. Едва отзвучит то, что должно, едва сгинут живые «звери», едва исчезнут те, что лежат мертвыми среди людей, ― все кончится. Сестра покинет меня. Я обниму ее в последний раз, поцелую, прошепчу, чтобы берегла себя, и потеряю вновь, ведь Двух Озер больше нет, род Кувшинки угас. Элилейя была юна, она не оставила детей. А Амберу и вождю слишком тяжело далось колдовство, чтобы когда-либо повторить его.

Я думала об этом и проклинала злой рок. Я спрашивала, почему так, почему должна обретать и тут же расставаться, почему столько несказанного, столько нежности рвет душу. Я не хотела отпускать Джейн. Я подло просила Небо сделать хоть что-то, чтобы она остановилась, опомнилась, поняла: мне очень больно. Но… больно было не мне, как всегда баюкавшей лишь свои страдания. И я еще не знала: они только начинаются.

…Прямо сейчас я вижу, как Джейн вдруг падает вниз, как Мэчитехьо летит за ней. Он подхватывает ее и прижимает к себе, о чем-то спрашивая, но не получая ответа. Он снова взмывает. Сестра вся в крови. Под доспехом, на рубашке, ― алое, кожа бледна как воск. Затуманенный взгляд мечется с моего лица на его, потом к небу ― и останавливается. Джейн склоняет голову к груди того, кто держит ее так крепко, кто тщетно призывает желтый туман, залечивший рану на ее боку.

– Не надо… ― Она гладит его по щеке, рука тут же падает. ― Прости меня. Я… не…