После выстрела повисла тишина. Маша перестала плакать. Онадрожала и тихо всхлипывала. Издалека, словно с другой планеты, донесся зыбкийщебет звонка. Звонили в дверь, и убийца затих, пережидал, пока уйдут.

— Уйти они не должны. Но и в квартиру попасть не сумеют, —прошептала Ксюша, прижимаясь губами к Машиной щеке. — Сейчас он поймет, что унего совсем не осталось времени, и озвереет. Я все сделала правильно. Ядогадалась, что ему придется стянуть с головы маску, пропитанную кипятком. Незнаю как, но я догадалась. Значит, должна придумать что-то еще. Не могу непридумать. Сколько у нас в запасе? Минуты две, не больше. Если я опятьпопытаюсь закричать, у меня получится, они услышат. И что толку? Они и так уже поняли…

Звонок затих, и тут же хлопнул еще один выстрел по двернойручке. Сердце колотилось у горла, но голова работала удивительно четко. Онаподошла к окну. Внизу шла стена. Справа угол дома, слева край балконных перил.Вместо карниза широкий пластиковый ящик с незабудками. Их этой весной посадилаРаиса, цветовод-любитель. От ящика до балкона всего ничего, около полуметра,может, меньше. Перила широкие. Ящик держится на винтах и человеческого веса невыдержит даже на одну секунду.

Балконная дверь выходила всего лишь в соседнюю комнату.Ксюша знала, что она заперта изнутри, и попасть оттуда в коридор, к входнойдвери, невозможно. Это полнейшее безумие. Бред. Самоубийство. Она заставиласебя не смотреть на балконные перила. Десятый этаж. Внизу голый асфальт.Остается спрятаться в шкаф. Совсем уж нелепо. От силы полминуты жизни.

И все-таки она распахнула дверцы. Взгляд ее упал на большую,широкую гладильную доску. Она ждала очередного выстрела, но его не было.Дверная ручка дрожала и крутилась, как живая.

«У него осталось мало патронов. Он пытается открыть ножом»,— машинально отметила про себя Ксюша. Руки ее уже достали из шкафа гладильнуюдоску. Она была страшно тяжелой, Ксюша еще не совсем поняла, что собирается сней делать, а уже тащила ее к распахнутому окну.

Вдали завыла сирена, но Ксюша не услышала. В ушах стоялгрохот собственного сердца и отчаянный Машин крик. Конец доски тяжело упал набалконные перила. Другой конец лежал на перемычке между подоконником и ящиком сцветами. Доска встала криво, наискосок, и держалась ненадежно.

«Что я делаю? Господи, что я делаю?» — прошептала Ксюша,влезая на подоконник.

Дверь открылась. Она успела увидеть багровое обожженноелицо, желтые глаза, руку с пистолетом и шагнула на доску. Следующий шаг был какбудто в пустоту. Доска качнулась, Ксюша потеряла равновесие и почувствовала,как падает, летит в бесконечной черноте, наполненной пронзительным Машинымкриком.

Несколько секунд она не могла открыть глаза.

Стало тихо. Маша больше не кричала. Рядом что-то щелкнуло.Приподнявшись с кафельного балконного пола, Ксюша увидела за стеклом лицоубийцы. Он пытался открыть дверь и не мог справиться с замком. Маша судорожновсхлипнула.

«Все, что могла, я сделала, — устало подумала Ксюша, —ничего мудреного в этом замке нет. Надо просто сначала поднять ручку вверх доотказа, а потом опустить».

Дверь дернулась и приоткрылась. Оставалось толькоповернуться к нему спиной, чтобы не видеть, чтобы первый выстрел пришелся не наребенка.

Выстрел прозвучал через секунду, легким хлопком.

* * *

— Давай открывай глаза, ну! Все уже кончилось. Эй ты,каскадерка, ты меня слышишь? Хотя бы знак какой подай, что ли. Серега, у тебянашатырь далеко?

— Надо ребенка отцепить, да как эта дрянь расстегивается,черт, может, разрезать?

— Не надо, зачем хорошую вещь портить? Еще пригодится.

— Все, нашел. Ой ты, малыш мокрый насквозь, вот тебе иподгузники «Беби-драй».

Голоса звучали все отчетливей, в нос ударил резкий запахнашатыря. Ксюша открыла глаза и увидела над собой молодое конопатое лицо, рыжиеусы, зеленые глаза. Она лежала на диване в гостиной, укрытая пледом. Вокруг неестояло несколько человек в камуфляже и бронежилетах. Один держал на руках Машу,

— Ну что, каскадерка, как чувствуем себя?

— Где он? — спросила Ксюша, едва шевеля пересохшими губами.

— Что, хочешь посмотреть? Не советую. Пришлось стрелять напоражение. Мы тут дверь вашу попортили слегка, ты уж извини.

— Его больше нет?

— Нет, успокойся. На вот, водички попей. Да не трясись ты,замерзла, что ли?

Ксюша не могла сделать ни глотка, зубы отбивали звонкуюдробь о край стакана. Перед глазами все поплыло, над ней склонилось еще однолицо, женское, с ободком зеленой шапочки на лбу. Она поняла, что приехала«Скорая» и это врач, почувствовала, как ей щупают пульс, приподнимают веко. Унее не было сил шевельнуться.

Чей-то знакомый голос тихо произнес:

— Ну а если все в порядке, так и не надо ей ничего колоть,она кормящая мать. Пусть просто отлежится, придет в себя. Да, вы можете ехать.Мы с Евгенией Михайловной останемся здесь.

Ксюша окончательно провалилась в тяжелый, обморочный сон, вкотором летали черно-белые призраки, складной нож с ромбовидным лезвиемсамостоятельно плавал в розовом тумане и череп на его рукояти подмигивалрубиновым глазом, а гладильная доска, обтянутая цветастой фланелью, отплясывалаканкан. Складные металлические ножки с мелодичным звоном лихо скакали побескрайней незабудковой поляне.

Проснулась она оттого, что в прихожей кто-то громко крикнул:

— О Господи! Что здесь происходит?

— Доброе утро, Галина Семеновна, приятно познакомиться.Старший следователь Бородин. Вот, пожалуйста, мое удостоверение. Как отдохнули?

— Да в чем дело? Вы можете объяснить, черт возьми?

— А это вам привет из питомника, куда вы благополучнопристроили свою внучку Люсю.

Что-то грохнуло. Приподнявшись, Ксюша увидела сквозь двернойпроем, как Галина Семеновна тяжело опустилась на свой огромный чемодан изакрыла лицо руками.

— Илья Никитич, вы что? Разве так можно? — тихо спросиланезнакомая женщина, стоявшая рядом с Бородиным.

— Да, Женечка, вы правы, как всегда. Так, наверное, нельзя,— ответил он и обнял женщину за плечи.

— Вот это будет твоя комната. Тебе нравится?

— Да.

— Вот здесь ты будешь спать, за этим столом заниматься.

— А это чья кроватка?