Оставив коня одному из своих доверенных людей со строим наказом позаботиться, Аконши поспешил навстречу своему тысячнику. Путь его лежал мимо шерстяных домов, откуда нет-нет, да и выглядывали испуганные дети и рабы. Женщины прятались - и правильно делали. Но усталым и раненым воинам сейчас было не до женщин.

Потом они, конечно, насладятся трофеями и разделят собственность... Небо! Если смогут. Пару раз Аконши уже ловил взгляды, которые его насторожили - они не были ни испуганными, ни забитыми. Они были... прикидывающими, вот правильное слово.

Пройдет совсем немного времени, и эти забитые скоты поймут, как мало ниомов. И это обернется бунтом. Слуг, рабов и молодь воины, конечно, вырежут но... совсем без потерь не обойдется, а любая потеря сейчас была равносильна стреле, застрявшей в плече. Вроде и не опасно, и даже болит не сильно, терпеть можно. Но кровь сочится по капле и с каждой каплей тело все слабее и слабее. И неизбежно наступает миг, когда уже ничего нельзя сделать.

Тысячник был хмур.

- Сколько? - спросил царь. Это был самый важный вопрос, все остальное терпело.

- Нашли еще не всех, калаф.

- Сколько, - Аконши надавил и голосом, и взглядом.

- Пять... сотен. Почти.

Калаф вздрогнул. Он до последнего мгновения наделся, что все не так плохо, как ему показалось в пылу бойни, устроенной на подступах к долине. И прав был, Небо его накрой. Все было не так плохо. А намного хуже.

- А... раненых уже пересчитали? Сколько из них можно будет в ближайшие дни посадить на коней?

- Пять сотен - это с ранеными. На счет коней - не знаю, а вот в землю лягут многие. Стрелы были отравлены.

- Как он посмел осквернить железо войны ядом? - вскинулся Аконши.

- Это был не совсем яд.

- Что ты имеешь в виду, - сощурился царь.

- Они смешали тухлое мясо с... простите, мой калаф, верблюжьим дерьмом. И этим составом смазали стрелы.

- И что? - изумился тот.

- Воины умирают. Кровь загорелась. Раны выглядят очень плохо. У некоторых уже почернели.

Аконши замысловато то ли выругался, то ли помолился.

- Жрец Рауши! Я догадывался, что эти монахи не так уж безобидны. Надеюсь, его взяли живым?

...Безобидны! Тысячник вздрогнул, вспомнив жуткий стальной вихрь, сквозь который не могли пробиться даже стрелы. И тела воинов, выросшие вокруг "монаха" валом с какой-то невероятной, непостижимой для разума скоростью. Их было больше двух десятков - и каждого из них старый воин знал с детства и звал по имени.

В Бездну таких безобидных, пусть составят компанию демонам!

- Мой калаф, - тысячник склонил голову, - Священному Кесару и его Равноправной удалось укрыться в одном из шерстяных домов.

- И? Почему туда до сих пор не вошли, а мальчишка не связан?

- Имперская тварь держит щит. Магический щит, - торопливо пояснил тысячник, сообразив, что Аконши на грани и соображает, явно, не очень хорошо. - Мы попробуем выстрелить через верх стрелами с горящей шерстью. Достать их не сможем, но поджечь - да. Может быть они не захотят гореть вместе и с домом и снимут щиты.

- А если нет?

- Мой калаф... как только тварь погибнет, колдовство развеется.

- Хорошо, - кивнул Аконши, - так и сделай. И еще... перетряхни тут всех: слуг, рабов, наследников - но найди пергамент с картой. Найди, выясни, кто украл его у нас, кто причастен. Всех живых - убей. Эта тайна должна остаться в царском доме ниомов.

- Мой калаф... А насколько серьезны были доказательства, что пергамент украл кто-то из лазутчиков хассери? - осторожно спросил тысячник.

- Доказательства? - вскипел царь. Горечь победы навалилась на него, словно сама гора села на плечи, - какие тебе, к демонам, нужны доказательства? Кто еще это мог быть? В шатре, откуда пропал пергамент, остался кушак, расшитый узорами хассери. Ублюдочный хорек обронил его, когда сбегал. Это ясно любому, кто не утратил зрения.

- В том то и дело, мой калаф. Слишком ясно...

- Найди пергамент, - повторил царь, - потом найдем вора.

- Да свершится воля царя, - тысячник поклонился и быстро направился к небольшой группе воинов, отдавая короткие приказы.

Вскоре сухой ветер принес неприятный запах тлеющей шерсти. Пылал один из шерстяных домов. Тот самый, в который завоеватели так и не смогли войти.

Серое небо дрожало над серыми песками. Время от времени горячий ветер поднимал их, но полноценный смерч не хотел рождаться, не время было для смерчей. В Хаммгане все и всегда происходит только в назначенное для этого время - и никак иначе. Поэтому, покружив немного в воздухе, песок опускался.

Не смог его потревожить и небольшой отряд. Очень небольшой, три десятка лошадей и верблюдов, включая заводных. Малая поклажа и воины со спрятанными лицами.

Они передвигались неспешно. Могло показаться, что отряд никуда не торопится, но на самом деле идти быстрее они просто не могли. Дорога вымотала и людей и животных. Но дело свое воины знали. И поэтому, когда в небе над ними показалась не крупная, но быстрая и очень целеустремленная птица, один их них вскинул легкий арбалет и выпустил короткую стрелу.

Прошли почти две короткие клепсидры, прежде чем птицу удалось отыскать в песках и принести. Это был молодой сокол.

- Алессин, - воин протянул девушке, облаченной в доспех, кусок пергамента, сдернутый с птичьей лапы. - Это любопытно, взгляни.

- "Священный кесар и Равноправная кесара погибли в каменной долине, - прочла она, - сожжены коварными хассери в своем шатре".  Забавно. Но Сати жаль. Хорошая девочка была. И - теперь я никогда не узнаю, кто же ее ко мне подослал. А малолетнего мерзавца не жалко. Даже удачно вышло, что он оказался там.

- Ниомы? - полувопросительно произнес аскер, - Птица летела в направлении Шариера. Но... моя кесара, почему же они решили, что это вы?

- Потому что невежественные придурки. До сих пор уверены, что колдовство разрушается, когда колдун умирает.

- А... это не так?

Росомаха смерила воина таким взглядом, что он чуть не закопался в песок, вместе с конем.

- Разумеется, нет. Ты же сам носишь амулеты. Как думаешь, когда очередная побрякушка перестает работать, пора надевать белое?

- В них просто заканчивается заряд, - сообразил аскер. - Выходит, ваши щиты...

- Должны были продержаться ровно сутки, не больше. Я надеялась, что мы отобьемся.

Алессин замолчала, разглядывая пески, простиравшиеся и на полдень, и на полночь странно пристальным взглядом.

- Небо висит, - неловко попытался пошутить воин, - и твари Бездны из земли не лезут. Значит, Священный жив. А птичка... я вот сейчас думаю, не зря ли ее сбил. Может, и следовало ей оказаться в Шариере?