Но римлянам было рано расслабляться, так как все, чего они достигли за последние годы войны в Испании, могло пойти прахом. Иберам очень быстро стало ясно, что с долгожданным изгнанием карфагенян они не стали свободнее и теперь им снова надо давать людей для службы в чужой армии и участия в заграничных походах, а в их городах будут стоять иностранные гарнизоны. Для того чтобы поставить под угрозу римские завоевания, оказалось достаточно малого – всего лишь распространения слухов, что Сципион опасно заболел и уже чуть ли не при смерти. Сразу же по всей стране, особенно на ее окраинах, начались волнения. Многие иберийские племена, чьи отряды в качестве союзников вошли в состав римской армии, решили воспользоваться благоприятным, как им казалось, моментом, чтобы порвать с новыми хозяевами. Особенно остро сложилась ситуация на севере, где вожди Индибил и Мандоний, разочаровавшись в надеждах занять лидирующее положение среди иберов после изгнания карфагенян, подняли на восстание племя лацетанов и напали на сохранявших лояльность римлянам свессетанов и седетанов.

Положение усугубилось открытым мятежом, который едва не вспыхнул уже в римских войсках, в лагере под Сукроном, между Ибером и Новым Карфагеном, где размещалось восемь тысяч человек. В тех местах давно уже не велось боевых действий и сложилась типичная ситуация, когда безделье влияет на армию более разрушительно, чем самая сильная опасность. Привыкшие к войне и добыче воины постепенно начинали роптать на своих командиров, им было непонятно, почему их держат среди замиренных племен, а не отправляют туда, где бои еще продолжаются, или назад в Италию. Дисциплина падала, а уверенность в безнаказанности подогревалась слухами о смерти Сципиона. Вскоре начались грабежи местного населения, а когда военные трибуны попытались восстановить порядок, их просто выгнали из лагеря. В качестве предводителей были выбраны простые солдаты Гай Альбий и Гай Атрий. Они надеялись, что со смертью Сципиона война в Испании разразится с новой силой и тогда никто не сможет помешать им продолжать вымогать деньги у союзников и грабить города (Ливий, XXVIII, 24, 5–16).

Однако разрушить эти планы оказалось не труднее, чем разработать. Когда выяснилось, что Сципион жив и здоров, мятежные настроения среди солдат сами собой пошли на убыль. Когда же разнеслась весть о том, что и Индибил с Мандонием прекратили свое восстание, как только узнали, что Сципион жив, стало ясно, что их выступление заранее обречено на провал. Вскоре от самого Сципиона в лагерь прибыли семь военных трибунов, которым удалось разрядить ситуацию, расспросив легионеров о причинах их недовольства. Они были стандартны: задержка с выплатой жалованья и отсутствие наград за прошлые победы. Сципион, которому до этого не приходилось подавлять мятежи в собственной армии, посчитал, что самым простым выходом будет удовлетворение претензий воинов, тем более что они были обоснованными, и вместе с тем покарать главных зачинщиков беспорядков, ограничившись для остальных лишь словесным порицанием. Такая мягкость объяснялась не в последнюю очередь тем, что год подходил к концу, а значит, приближалось время консульских выборов, на участие в которых Сципион уже нацелился. Необходимые деньги были вскоре собраны, и для их получения солдат пригласили прийти в Новый Карфаген. Поскольку до серьезных бесчинств дело так и не дошло, все участники бунта надеялись на снисходительное к себе отношение и в полном составе явились за жалованьем (Полибий, XI, 25; 26; Ливий, XXVIII, 25).

Их ждали. Перед тем как мятежная армия вошла в город, ее главарей по отдельности пригласили на пир, где они и были схвачены. Когда же на следующий день солдаты собрались на форуме, надеясь получить свои деньги, их окружили верные Сципиону войска, а сам полководец обратился к ним с обвинительной речью (у Ливия ее изложение заняло больше места, чем рассказ о самом бунте). После этого на форум были выведены зачинщики мятежа и подвергнуты показательной казни. Остальных воинов заставили повторно присягнуть на верность римскому народу, после чего им было выплачено обещанное жалованье (Полибий, XI, 27; 28; 29; 30; Ливий, XXVIII, 26, 7–15; 27; 28; 29, 9–12). В традициях римской армии такие меры по ликвидации солдатских мятежей никак не могли считаться достаточными, и воины Сципиона могли только радоваться, что им довелось служить под началом такого полководца. Его весьма либеральное отношение к своим солдатам и их проступкам во многом послужило причиной того, что армия Сципиона не без оснований называлась его политическими противниками наименее дисциплинированной и управляемой, по крайней мере, в отсутствие своего военачальника.

Тем временем у римлян появилась возможность избавиться от последних остатков присутствия карфагенян в Испании. Их оплотом оставался Гадес, который пунийское командование в Испании, прежде всего Магон Баркид, не оставляло надежды использовать в качестве отправной точки для возобновления активных боевых действий на Пиренейском полуострове. Формировалась новая армия, для которой командиром гадесского гарнизона Ганноном и Магоном был проведен большой набор воинов на африканском побережье и в Южной Испании. Однако в Гадесе нашлось немало сочувствующих римлянам, которые и сообщили им о своей готовности сдать город вместе с гарнизоном. Между заговорщиками и римским командованием был утвержден соответствующий договор, после чего к Гадесу направились Луций Марций с велитами и Гай Лелий с семью триремами и одной квинкверемой. По пути солдаты Луция Марция разгромили только что сформированный пунийцами четырехтысячный отряд иберов, но главные расчеты римского командования не оправдались: Магон каким-то образом узнал о планирующейся измене, и заговорщики были схвачены. Их посадили на квинкверему, которая под защитой восьми трирем должна была доставить их в Карфаген. Неожиданно при входе в Гибралтарский пролив карфагенская эскадра наткнулась на корабли Гая Лелия. В дальнейшем бою успех сопутствовал римлянам: их квинкверема потопила две пунийские триремы, а у третьей сломала весла. Пользуясь поднявшимся ветром, уцелевшие корабли ушли в Карфаген.

Вскоре римлянам стало известно о провале заговора в Гадесе, и, не чувствуя себя в силах взять город самостоятельно, Гай Лелий и Луций Марций вернулись в Новый Карфаген. Это, а также информация о восстании илергетов побудили Магона отправить гонцов в Карфаген с просьбой прислать подкрепления, пока сохраняется благоприятный момент для развития наступления (Ливий, XXVIII, 23, 6–8; 30; 31, 1–4).

Основания для таких планов были, поскольку ситуация в стране продолжала оставаться напряженной и после подавления солдатского мятежа. Собственно, именно известия о казни его главарей и послужили толчком к новой активизации восстания Индибила и Мандония, которые были теперь уверены, что за их измену наказание будет не менее суровым. Собрав двадцать тысяч пехоты и две с половиной тысячи всадников, преимущественно из илергетов и лацетанов, они вернулись в область седетанов.

Ожидать ответных действий вождям пришлось недолго. Сразу после того, как пришедшим из-под Сукрона легионерам было выплачено обещанное жалованье, римская армия во главе со Сципионом выступила из Нового Карфагена и уже через две недели находилась в виду иберийского лагеря. Между ними лежало поле, окруженное горами, и Сципион решил, что место хорошо подходит для засады. Чтобы выманить неприятеля, он приказал пасти перед вражеским лагерем скот. Иберы не выдержали соблазна и попытались его отбить, но были вначале встречены велитами, а потом смяты и частично окружены всадниками Гая Лелия, заранее скрытыми за отрогом одной из гор. Однако эта неудача ничуть не уменьшила решимости Индибила и Мандония, которые на следующий же день дали римлянам новое сражение. Ширина долины была недостаточной, чтобы в ней могло развернуться все иберийское войско, и около трети пехоты заняли позицию на склоне холма. Сципион использовал особенности рельефа местности по-другому: строю илергетов и лацетанов противостояла только пехота, а конница Гая Лелия осуществляла по холмам обходный маневр в тыл вражескому войску. Иберы и на этот раз поняли замысел римского полководца только тогда, когда отступать было уже поздно. Блокированные спереди и сзади, они храбро защищались, и все те, кто сражался в самой долине, были перебиты до последнего человека. Таким образом, если верить данным Ливия, из восставших пало примерно двенадцать тысяч пехотинцев и две с половиной тысячи всадников, еще три тысячи были взяты в плен при последующем захвате лагеря; у римлян погибло около тысячи двухсот человек и было ранено около трех тысяч. Те из илергетов и лацетанов, что стояли на склоне холма, вообще не вступили в сражение и без труда спаслись, равно как и сами Индибил с Мандонием (Полибий, XI, 31; 32; 33, 1–6; Ливий, XXVIII, 32; 33; 34, 1–2).